Слово о Сафари

      Установили себе неукоснительный 12-часовый рабочий день с шести утра до восьми вечера с двухчасовым обедом-сиестой и вперёд – на выполнение Пашкиной доктрины стремительного труда. Суть её заключалась в тщательной сверхподготовке фронта работ, когда заранее готовились все необходимые материалы вплоть до последнего шурупа, после чего сам процесс работы превращался в сбор этакого большого детского конструктора и только. Причём мы старались не заканчивать конкретное дело к концу дня, а хоть что-то оставлять на завтра. Чтобы начинать следующий день с той самой финальной победы, когда у человека вместо усталости наблюдается огромный душевный подъем. Ко двору пришлась и придуманная Пашкой обеденная сиеста, когда короткий сон чудодейственно возвращал все силы, и можно было вгрызаться в продолжение работы с удвоенной энергией. Немудрёные вроде правила, но благодаря им на средней и длинной дистанции за нами по производительности не могли угнаться никакие стахановцы.

      Первым победным результатом такого подхода стала наша баня, в которой кроме сауны разместились детская спальня и кают-компания с телевизором и книжными полками. Два месяца мы старательно в свободные часы тесали для неё брёвна и оконные блоки, а потом в два дня возвели весь сруб под ключ, порадовав сами себя первым стационаром. На фоне палаточной жизни это строение представлялось прямо-таки монументальным сооружением. Одно удовольствие опираться спиной не на податливую материю, а на бревенчатую твёрдость чего стоило! Покупка холодильника, стиральной машины и газовой плиты с баллоном позволили нашему быту быстро приобрести ещё более комфортный вид. Особенно радовались жёны – само наличие дома переводило их в новую даже не социальную, а сословную категорию, из свинарок – в столбовые дворянки. Использовали малейший повод, чтобы забежать в детскую и воткнуть куда-нибудь букетик цветов или поправить стопку выглаженного белья.

– Но всё равно они о своих бурёнках заботятся больше чем о нас, – утверждала в кают-компании Ирэн.

– Сравнила! – парировал ей Аполлоныч. – Да один навоз от них дороже всех топ-моделей вместе взятых.

– Ты слышала? – взывала Ирэн к Натали.

– Скотник он и есть скотник, – отвечала та.

– Не скотник, но дояр высшей категории, – поднимал вверх указательный палец барчук. – А вам просто завидно, что мы перехватили у вас эту главную сельскую профессию. Без нее вы пока что прежние дачные барышни. Будете очень просить, так и быть – уступим.

– Не дождётесь! – хором отвечали наши семейные половинки.

      Другим большим событием следом за баней явился запуск бетономешалки – царской услуги Сафари со стороны Зарембы, с ней наш второй стационар, коровник на 20 коров, начал расти как на дрожжах.

      Якутский дед разнёс по острову весть о своей первой получке, и к нам незамедлительно стали стекаться все ближайшие бичи с предложением подённой работы, чтобы расчёт производился в конце дня. Большей частью это были пьянчуги из Симеона, но захаживали и материковские люмпены, благо до Лазурного было всего полчаса ходу на пароме.

      Проблема получилась крайне щекотливой – как-никак самая откровенная эксплуатация. Но с другой стороны, лето уже перевалило на осень, а коровник обязательно надо успеть закончить, поэтому решили рискнуть – пусть государство само нам это запретит. И действительно, через две недели в Сафари наведался участковый из Лазурного, но лишь с благодарностью – у него отчётность о правопорядке заметно улучшилась.

      Так у нас с тех пор эта барщина и привилась. Пять-десять человек толклись в нашем лагере ежедневно. Вадим только ввёл разную оплату: за одинаковую работу одному два рубля в час, а другому лишь рубль и без всяких объяснений, мол, лучше будет, если бичи дойдут до наших правил своим умом. И народ действительно довольно быстро смекнул, что так мы премируем самых послушных, работящих и некрикливых. Но в восторг от этого почему-то никто не пришёл, и однажды при раздаче денег вспыхнул настоящий мини-бунт: а ну плати поровну! Бичам, однако, не повезло – поблизости от доктора оказались мы с Аполлонычем и втроём с помощью крепких зуботычин навели порядок среди семерых бунтарей в полторы минуты, дав посудачить Симеону уже о наших коллективных бойцовских качествах.

      Вадим сделал из инцидента соответствующие выводы и решил, что впредь нам нужно развиваться по законам концлагеря, только не советского, а немецкого.

– А какая разница? – ещё вслух удивился Аполлоныч.

– У немецкого лагеря был минимум охраны, всё остальное делали сами зэки.

      Пашка задумчиво помалкивал, видимо, вспоминал, где в его устном собрании изречений было сказано про немецкий концлагерь. Барчук же смехом предложил избрать в качестве коменданта и главного погоняйлы Адольфа – единственного из подёнщиков, кто не принимал участия в бунте.