Слово о Сафари

      Страшная весть мгновенно облетела посёлок и все туристские костры: оказывается, эти «минские сектанты» берут деньги, и бешеные, за своё грошовое угощение и видик. Мы и не собирались оправдываться, а по совету Адольфа даже объявили прейскурант: за ужин, видик и одиннадцатичасовый чай по 5 рублей с носа.

      Наше ожидание, что теперь уж точно к нам никто ни ногой, обернулось прямо противоположным: поток вечерних посетителей в нашу лесную ресторацию стал более густым и устойчивым. Ведь отныне не надо было ломать голову, что захватить с собой в виде гостинца, а за несчастную пятёрку всякий мог чувствовать себя вполне свободно – ещё бы, теперь они всё это оплачивают! Вслед за туристами к нам потянулись и коренные симеонцы – со злачными местами на острове было туговато, да и кормили наши женщины – не сравнить с поселковой столовой. Но ресторан мы были особый: никакой выпивки, даже принесённой с собой, никакого крика и выпендрёжа, иначе рядом непременно возникнет фигура Адольфа с самым свирепым из своих псов на цепи и тихо, проникновенно так произнесёт на ухо:

– Вам лучше забрать свою пятёрку и уйти отсюда, гражданин хороший.

      А то, что велено одним сафарийцем никогда не будет оспорено другим, по крайней мере, при посторонних. К этому порядку Пашка успел нас приучить железно. Вот и утихомиривались, и уже сами, привыкнув, с осуждением смотрели на нарушителей.

      Помимо того, что эти пятнадцать-двадцать ежедневных пятёрок заметно оживили сафарийский бюджет, нам самим было не менее приятно после тяжёлого дня не суетиться с тарелкой на раздаче, а вальяжно дожидаться, когда один из бичей, в прошлом официант, прикатят тебе на выбор несколько блюд, а потом также укатит грязные тарелки. Ну и, разумеется, кайф от окружающей публики! В основном это был приезжий люд со всего Союза, и интересных рассказов и житейских историй за два с половиной ресторанных месяца мы наслушались больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. И не только историй.

      Человеку в отпуске непременно надо покрасоваться перед незнакомыми людьми, показать, что на своей работе он не пешка, а что-то да значит. Плюс созидательное начало, дремлющее в каждом человеке, которое просыпается, когда он помогает знакомым переезжать на новую квартиру. Тогда советы по обустройству сыплются из любого неудержимым потоком. Нам лишь оставалось ловить доброхотов на слове.

– Да, – соглашались мы, – косой на такую коровью ораву сена не накосишь, но где взять конную косилку?

– Да, – не возражали мы, – без своей кузницы тяжеловато, но где он, самый простой горн?

– Да, – одобряли мы, – насчёт консервирования вы верно заметили, но не закручивать же сотни банок вручную?

      Ну как мог человек в отпуске не поддержать свою собственную идею конкретным делом? А если с ним ещё случалась рядом молодая жена или любовница, то предложение записать нужный телефон и адрес следовало незамедлительно. Был проявлен интерес и ко всей нашей затее. Естественно, что людям, предпочитающим палатку комнате в санатории, не могли не импонировать принципы здоровой и вольной жизни. Некоторые расспрашивали весьма подробно и даже заводили речь о вступлении в наши ряды. Но всех отрезвляла пятизначная цифра сафарийского вступительного взноса – о правилах безоговорочного подчинения и воздержания от излишеств мы благоразумно предпочитали пока помалкивать.

Тот первый август Аполлоныч с Вадимом вообще называют лучшим временем в нашей ранней приморской робинзонаде. Когда всё было достаточно миниатюрным и крошечным, человеческих размеров, как называл это Воронец, когда организм уже ко всему окружающему приноровился и ради элементарного самосохранения находил в этом только положительные нюансы, когда чужие удивлённые глаза даже в наших прагматичных женах вызывал прилив энтузиазма и гордости своей новой участью. Ежедневные купания в море, ощущение силы и ловкости в собственном теле, появление неожиданных занятий и развлечений, счастливая возня детей возле домашних животных – всё заставляло завидовать самим себе. Если что и отравляло общую сафарийскую жизнерадостность, так это тревога за зимовку и за свой вызывающе подрастающий коровник. Пашка торопил:

– Быстрей, быстрей бы его закончить.

– Тут одним штрафом не отделаешься, – задумчиво ронял Севрюгин, обозревая бетонный монстр.

– Надо будет его как следует состарить и в наглую говорить, что он тут всегда и стоял, – шутил барчук.

– Давай через Зарембу и сельсовет его как-то узаконим, – предлагал я.

– Спрашивать разрешения, значит автоматически получать отказ, – отвечал Пашка.

      Накануне сентября отбыли домой Славики-Эдики. На дорогу каждому, кроме билетов, мы вручили по конверту с пятьюстами рублями, больше, к сожалению, не смогли. Расставались со студентами едва не со слезами, а ребятня и в самом деле ревела. Растроганные парни клялись непременно в следующем году повторить у нас трудовой семестр. Спасибо им было и за само обещание.