Слово о словах

Вот к каким сложностям и хитросплетениям приводит поэтов то, казалось бы, невинное обстоятельство, что род имен существительных не совпадает в различных языках.

Все это еще раз показывает нам, что вопрос о грамматическом роде труднее и сложнее, чем мы обычно думаем. Понять, почему один и тот же предмет может одним людям казаться «мужчиной», другим – «женщиной», а третьим представляться «ни тем, ни тем», было немыслимо, пока языкознание не стало на прочный научный фундамент.

Зададим себе вопрос: что означает термин «средний род»?

Роды мужской и женский все-таки как будто имеют какое-то право на существование и какой-то смысл. Довольно понятно, что у нас слово «петух» мужского рода, а «курица» женского. Чаще всего слова мужского рода, когда речь идет о живых существах, относятся к мужскому полу, а женского – к женскому.

Правда, исключений немало: такие русские названия животных, как «ласка», «курица», «росомаха», «чайка», «кукушка», будучи словами женского рода, относятся одинаково и к самцам и к самкам. От слова «лисица» еще можно с грехом пополам образовать «мужское» название: «лис». А уж от «ласки» придется производить его, так же как и в английском языке, от «кота» или от «воробья»: «он – ласка» или «ласка – кобель»[129].

Бывает и наоборот: у нас есть слова «во́рон» и «воро́на», но означают они двух птиц совершенно различных пород: самка во́рона вовсе не называется воро́ной.

Но, как бы то ни было, эти два рода более или менее естественны, средний же род непонятен совершенно.

В древнем латинском языке средний род назывался «генус нэутрум» (или «нёйтрум»). По-русски это слово означает: «ни тот ни другой» (сравните слово «нейтралитет»).

А вот в немецком языке он и сейчас носит название «вещного рода» (зэ́хлихес гешле́хт). Что это может значить?

По-видимому, говорят ученые, в древнее время словами «вещного рода» древние германцы означали не живые существа, а предметы, и именно такие предметы, которые составляли чью-либо собственность, кому-либо принадлежали, были чьими-то «вещами».

Всё то, что существовало «само по себе», независимо, не было ничьей «собственностью», в «вещный род» входить не могло.

Но люди в разные времена своей истории, так же как и разные народы, живущие в одну эпоху, совершенно по-разному расценивают окружающие предметы.

В одни эпохи деревья, горы, источники, реки представлялись людям живыми существами, богами и богинями; ничьей собственностью они не были и быть не могли. В эти эпохи они очень легко могли попасть в разряд «живых и независимых существ», получить названия мужского или женского рода.

Наоборот, в другие времена тот или иной народ начинал на некоторых людей, например на рабов в рабовладельческом обществе, смотреть не как на настоящие живые свободные и независимые существа, а как на вещи, как на собственность других людей, «полноправных господ».

«Полноправные» получали имена «живых», «полноправных» родов, а рабы – имена рода «вещного», то есть, по нашим понятиям, среднего.

Они ведь «принадлежали», как вещи, своим господам!

Совершенно так же в жестокие времена древности смотрели многие племена и народы на женщин и детей. К ним относились как к бессловесной собственности, как к «имуществу» отца или мужа. Они были «почти вещами». Не поэтому ли и доныне в немецком языке слова «женщина» (das Weib) и «ребенок» (das Kind), а в русском языке «дитя» сохраняют свой средний, то есть «вещный», род?

Что это – только кабинетные, теоретические рассуждения о далеком прошлом, которое удобно тем, что его никто своими глазами не видел и не может опровергнуть нас, или можно привести этому какие-нибудь примеры и доказательства и сейчас?

Такие примеры наблюдаются.

И поныне в грамматиках некоторых народов встречаются сложные, и для нас непонятные, «грамматические классы». Один из ученых обнаружил в языке негров Африки роды «одушевленный» и «неодушевленный», или «род существ» и «род предметов». Бывает и так, что все предметы разделяются на «род сидячих», «род стоячих» и «род лежачих» предметов или на «водяной», «каменный», «глиняный», «пенистый», «мясной» и другие роды.)

Вероятно, и в языке наших, очень далеких предков существовало немало таких своеобразных «классов», на которые они делили, по уже неясным для нас основаниям, известные им предметы и называющие их слова.

Затем, по мере развития и человеческого языка и той способности людей, которая, как мы знаем, с ним тесно связана, – способности логически думать, мыслить, – многие из этих классов стали ненужными. Они исчезли, как гораздо позднее в русском языке исчезло двойственное число.

Но исчезли они не везде, не всюду в одно время и не всегда с одинаковой полнотой. Есть языки, где от них ничего не осталось. Есть такие языки, в которых сохранились следы грамматических классов.

Они – одно из тех удивительных ископаемых, в которых наш язык доносит до нас свидетельство о том, как жили, мыслили и пользовались языком наши далекие-далекие пращуры[130].