Слово Оберона

Уйма улыбался незнакомой улыбкой. Может, всё дело в том, что лицо у него бритое? Я попыталась справиться с нарастающим беспокойством. Дальше мы шли в молчании шагов примерно сто.

— Потом просыпаюсь, — проговорил вдруг Уйма, — посреди мясорубки. Те и рады уже отступить, так наши фланги сомкнули и месят направо и налево. А я вообще уже не различал — кто наши, кто ихние…

— Ты знаешь, что такое мясорубка?

— А как же!

И снова его ответ мне очень не понравился. Зачем им на островах мясорубка, людоедам? Уйма снова замолчал, и я не стала его расспрашивать.

Отойдя на приличное расстояние, мы оглянулись.

Мрачное серое строение с высокими стенами, с двумя башнями по бокам и массивным выступом в центре, замок был похож на боевого носорога, всю жизнь проведшего в схватках. Ни тебе балов, ни турниров, ни прочих радостей жизни — только бойня, атака за атакой, короткий перерыв на ужин и снова война.

— Кто это там? — спросил Уйма.

— Где?

Я присмотрелась. С такого расстояния мои глаза ничего не могли разобрать.

— Мальчишка? — спросила я с нехорошим предчувствием.

Уйма кивнул, не сводя с замка глаз.

— Он далеко, — сказала я. — Он нас не достанет.

— Кто это?

— Да так, — я отвела глаза. — Просто один знакомый.

Глава 11 По дороге, уставленной виселицами

Мы шли на север. Наступал уже вечер, когда у дороги нам повстречалась первая виселица.

— На верном пути, — сказал Уйма.

К моему большому счастью, виселица была пуста. Чёрная петля покачивалась, притворяясь безвредной верёвкой.

— Сядем и перекусим, — предложил Уйма.

Я согласилась. Запасливый людоед утащил с праздничного стола целый мешок мяса, сыра, лепёшек и кислых бледно-синих слив. От странных фруктов сводило скулы, зато они утоляли жажду.

Я ела и поглядывала на Уйму. Невозможно было привыкнуть к его новому обличью. Только я успела притерпеться к тому, что у меня в спутниках людоед, как вдруг знакомый дикарь без всякого волшебства превратился в незнакомого рыцаря. И это меня скорее пугало, чем радовало: дикаря, как известно, можно обмануть, провести, ну как-то «превзойти мозгами». А от этого нового Уймы я не знала, чего и ждать.

Так примерно я размышляла, но по мере того, как мой желудок становился всё полнее, настроение делалось всё лучше, и скоро мне уже не хотелось задумываться о неприятных вещах.

— Дело не так-то уж плохо, — взялась я рассуждать, когда ужин был съеден. — Принц-деспот — это раз. Принц-пленник — это два…

— Никто не знает, где Принц-пленник, — заметил Уйма.

— Ну его братец-то должен знать? Я так поняла, что Принц-деспот его и запленил… Заточил… Посадил, короче.

— Он запленил его не за тем, чтобы женить, — возразил Уйма.

— Тогда мы должны уговорить — пусть выпустит, — сказала я не очень уверенно. — Всё-таки брат… Ты не знаешь случайно, из-за чего они поругались?

— Жритраву, — задумчиво сказал Уйма, поглядывая на пустую петлю. — Из-за чего ругаются принцы? Из-за трона. Я так думаю.

Я уныло смотрела на обглоданную кость в его руках. Ну почему, почему всё так сложно? Почему за Ведьминой Печатью нам не встретилась мирная, процветающая страна, где прекрасные, благородные принцы рвут ромашки, мечтая о невестах?

— Может быть, нам начать с Принца-саламандры?

— Гмурры, — коротко ответил Уйма.

— Кто это?

— Не знаю. Но все говорят, что до Принца-саламандры только на огненном шаре. Из-за гмурров.

— А где тут остановка огненных шаров?

— Остановка?

— Ну станция. Пристань. Гнездо.

— На запад за лесом, на высоком холме. Но сперва нам надо награбить денег.

— Мы не грабители.

Уйма не удостоил меня ответом. Он лёг на спину, вытянувшись во весь рост, и закинул руки за голову. Железные пластинки панциря чуть разошлись, как чешуйки, на его груди. Наверное, это был очень хороший доспех.

— Мы напрасно идём к Принцу-деспоту, — изрёк Уйма лёжа. — Он убьёт тебя, а меня приспособит крутить какое-нибудь колесо. На мельнице. Или на руднике.

— Он же разбит, — напомнила я. — Он потерпел поражение. У него не осталось войска.

— Мой папа, Охра Костегрыз, никогда не уходил в поход, не оставив дома, в деревне, запасной отряд. Почему ты думаешь, что Принц-деспот должен быть глупее моего папы?

Я молчала. Мне нечего было ответить. Уйма валялся, отдыхая, расстелив по траве широкие кольчужные рукава.

— Зачем таскать на себе эту тяжесть? — спросила я, ни к кому не обращаясь.

— А мне нравится. У нас на островах такого нет.

Вечерело. Я страшно устала. Ныли ноги. Клонило в сон. Мы только сутки за Печатью, а кажется — целый год. И ничего ещё не сделано. Надо вставать и идти, а сил нет.

— Уйма, давай здесь заночуем.

— С дороги бы убраться, — людоед смотрел в темнеющее небо. — Мало ли кто тут ездит…

Будто в ответ на его слова в отдалении, там, откуда мы пришли, послышался негромкий топот.

— Уходим! — я вскочила, откуда только силы взялись. Уйма остался лежать:

— Три лошади. Одна повозка. Пеших с десяток, не больше. Ничего они нам не сделают, а вот спросить — спросить у них можно.

Я снова села и положила посох на колени.