Слово Оберона

Я была словно иголка, проколовшая пространство. Как бы ни было страшно, как бы ни было жутко — этот скоростной полёт стал одним из лучших мгновений в моей жизни. Будто петарда взорвалась в животе, будто горящий бензин хлынул по каждой жилке, я заорала — но это уже был настоящий боевой клич. Крик человека, который собирается победить. Шар становился ближе, ближе, я не стала смотреть, что там делается внизу, в «корзине» из птичьего костяка. Я подлетела к шару, где засыпали на ходу огнекусы, и изо всех сил ломанула посохом по оболочке.

— Просыпайтесь! Гады паршивые! Сволочи дебильные!

Почему-то мне вспомнилась биологичка в эту минуту. Это она нас так обзывала на уроках. Вряд ли огнекусы поняли хоть слово — но я лупила и лупила посохом, как палкой, и тёмный шар понемногу стал разгораться. И «кабина», едва не чиркнув по земле, снова отдалилась от неё. А я била, молотила что есть силы, иногда теряя равновесие и отлетая прочь, но потом снова возвращаясь и добираясь до лентяев своим посохом.

Шар разгорался, и скоро на него уже нельзя было смотреть. Нельзя было подлетать слишком близко, от него так и пыхало жаром. Появилась новая опасность: если я, не рассчитав, упаду на шар или коснусь его — обгорелые кости останутся!

Мы влетели в облака и вынырнули с другой стороны. Небо было всё в звёздах, и только с одной стороны, на востоке, вроде бы наметилась бледная полоса. Рассвет!

Я раскинула руки, как это делал Оберон. Чувство было такое, будто меня несёт быстрая река — рядом с шаром, чуть в стороне. Я повернула голову — зашаталась — вернула равновесие. Теперь я летела, глядя на своих спутников в костяной корзине.

А они смотрели на меня.

Честно говоря, я бы всю жизнь согласилась вот так лететь. И пусть бы они смотрели.

Всю жизнь.

Глава 22 Сомнения и находки

Когда мы приземлились, Принц-саламандра не смог сам выбраться из птичьего костяка. Он окоченел так, что еле говорил. Уйма вытащил его на руках и сразу же взялся раскладывать костёр. Некромант помогал ему, хотя его и не просили.

Среди хибар и помостов, из которых состояла пристань, Уйма отыскал особенно ветхую развалюху и пустил её на дрова. Никто и слова не сказал — перевозчика поблизости не было. Наверное, спал. Людоед развёл костёр чуть не до неба; Мастер-Генерал лежал, повернув голову, и пламя отражалось в его мёртвых глазах. Вряд ли это была удачная затея — всюду таскать за собой покойника.

Принц-саламандра безучастно сидел, пока разжигали огонь. Я тревожилась всё больше: а что если он теперь умрёт от переохлаждения или серьёзно заболеет?!

Костёр разгорелся. Я отползла подальше — и без того лицо горело, обожжённое ветром и дыханием огнекусов. А Принц-саламандра, наоборот, придвигался всё ближе. Я не успела оглянуться — он сунул в огонь руки по локоть. По локоть! Я хотела закричать, выдернуть его из огня, но он опередил меня. Прыг — и дрова затрещали, расседаясь, выстреливая в небо искрами, а Принц-саламандра уселся в самом центре костра, скрестив ноги, и на лице у него было блаженство.

— Дорвался, — сказал Максимилиан, ни капельки не удивляясь.

Принц-саламандра грелся в огне. Языки пламени плясали вокруг его лица, чёрное чешуйчатое трико сделалось темно-красным. Принц улыбался мне, до ушей растягивая большой рот, посверкивая добрыми зелёными глазами.

— Вы удивительная, госпожа маг, — и голос его звучал не тихо и сдавленно, как в воздухе, а уверенно и звонко. — Никогда в жизни не видел таких, как вы.

— Я тоже, — сказала я честно.

Уйма посмеивался. Пепел страны вулканов присох к его коже, и людоед был похож на чёрного дэва, персонажа восточных сказок.

* * *

Почти весь день мы проспали, забившись в рощу у подножия холма. Я бы спала и ночь, и весь следующий день, но Уйма разбудил меня.

Максимилиан, поднявшийся раньше всех, наловил, оказывается, рыбы, развёл костёр и запёк рыбу в золе. Мне показалось подозрительным такое рвение, я на всякий случай проверила посохом, не отравлена ли еда. Оказалось, нет.

— Пойдём за Печать, — сказал Максимилиан Уйме, когда от его улова остались только кости и плавники, перепачканные золой. — Нехорошо гневить судьбу. Пойдём. Пожалуйста.

В отличие от Принца-саламандры, некромант признавал главным только Уйму, и никого больше. Даже после моего ночного полёта.

Уйма шевельнул толстыми пальцами:

— Возьмём тебя, не бойся. Только ещё не всё.

— Не всё?! — некромант мельком взглянул на Принца-саламандру, задумчиво пересыпавшего из ладони в ладонь горячие угольки. — Что ещё? Чего больше?

— Замок будем брать, — объяснил людоед. — Принца-деспота хватать в плен, замыкать в колодки, вести за Печать.

Максимилиан мотнул головой в полнейшем отчаянии. Взметнулись когда-то белые, а теперь грязные и спутанные волосы:

— Ну что за проклятье?! Разобьётесь в лепёшку, хоть как колдуй, хоть как сражайся, опять вас схватят, посадят в клетки, отберут ключ!

— Не схватят, — Уйма глядел на мёртвого Мастер-Генерала. — Ты, чем хныкать, подумал бы лучше, из чего нам войско сделать.