А чекисты настойчиво пытались выяснить — не стояла ли за Шмоновым какая-нибудь организация? А может быть, иностранная разведка? Но следствие показало, что он все-таки был почти одиночкой, хотя и делился замыслами с теми, кого считал единомышленниками. Ведь при Горбачеве люди перестали бояться откровенных разговоров. Как-никак это было время гласности.
Официальная пресса при Горбачеве стала свободнее, но об этом инциденте сообщали весьма скупо. «Во время праздничной демонстрации 7 ноября на Красной площади в районе ГУМа прозвучали выстрелы. Задержан житель Ленинградской области, произведший из обреза охотничьего ружья два выстрела в воздух. Пострадавших нет. Ведется расследование», — и все. Но «Голос Америки» и радио «Свобода» в тот же день в красках сообщили слушателям о случившемся. Тогда и советским газетам пришлось назвать фамилию террориста и вкратце рассказать о нем. В том числе и о том, что стрелял он в двух шагах от Мавзолея. Правда, это не произвело сильного впечатления на аудиторию. Народ к тому времени привык к острым политическим ощущениям, и многие относились к Горбачеву пренебрежительно. Появился даже анекдот: «Почему Шмонов не попал в генсека? Слишком многие на площади стали помогать ему целиться». Но настоящей славы Шмонов не снискал. Людей волновало другое: товарный дефицит, споры депутатов, выдвижение Ельцина. Многие ходили на демократические митинги, но там не звучали призывы к терроризму, и никто не собирался лепить из Шмонова героический образ.
Он хотел блеснуть на суде, стать политической жертвой, бесстрашным борцом, но эксперты из института Сербского признали гражданина Шмонова невменяемым. Он с этим вердиктом не соглашался. Предпочитал расстрел сумасшедшему дому. Но его направили на принудительное лечение. В психиатрической больнице несостоявшийся советский Брут провел три с половиной года. Ельцин терпеть не мог Горбачева и, придя к власти, выпустил Шмонова на свободу. О нем к тому времени основательно забыли.
На воле, в городе, который снова стал называться Петербургом, он пытался заняться бизнесом, но прогорел — и стал зарабатывать на жизнь ремонтом квартир. Когда его спрашивали о покушении — отвечал: «Жалею только, что не попал». В 1998 году он написал небольшую книжку с длинным названием «Как и почему я стрелял в главаря тоталитарного государства М. Горбачева». Но и она не принесла ему славы. Теперь его уважительно называют правозащитником. Сейчас Шмонову за 70. Активной политической жизни он не ведет. Даже в интернете не появляется. Получает инвалидную пенсию и не сомневается, что лишь случайно проморгал свой шанс попасть в историю…
Японец номер два
28 июля 2009 года в Москве у ресторана «Тайский слон» был тяжело ранен Вячеслав Иваньков, широко известный в криминальных кругах как Япончик. Сразу отметим, что кличка эта в воровском мире — знак уважения. Ведь такую же носил легендарный предводитель одесских налетчиков революционных времен… Через два месяца Иваньков, несмотря на старания врачей, скончался в частной клинике на Каширском шоссе.
Известие о его смерти в уголовном мире было встречено неоднозначно. Преступные авторитеты старой формации справедливо посчитали устранение Япончика покушением на воровские традиции, ревниво оберегаемые Иваньковым и его соратниками.
Заезжие инородческие преступные кланы, оккупировавшие Москву, напротив, восприняли смерть Япончика с плохо скрываемой радостью и с чувством глубокого удовлетворения. Оно и понятно: одним борцом с криминальным беспределом и засильем инородцев в столице России стало меньше. Да еще каким борцом! В памяти многих до сих пор остались события начала 1990-ых, когда Вячеслав Иваньков, Фрол Балашихинский и их сподвижники объявили войну кавказцам и прочим иноземцам. И, надо признать, немало в этом преуспели. Правда, достигнуть конечной цели лидерам славянских преступных группировок не удалось: слишком неравными оказались силы, особенно если учесть, что за инородцев дружно вступилась и демократическая общественность, и московская власть. Однако нервишки выходцам с Кавказа тогда потрепали немало…
Он стал, пожалуй, главным символом преступности последних пятидесяти лет — во всем ее многообразии. Слава Иваньков появился на свет 2 января 1940 года в неблагополучной московской семье. Отец будущего криминального авторитета сильно пил, а затем вовсе ушёл из семьи. Мать Славы страдала от редкого психического расстройства — мизофобии. Это страх загрязнения, который порождал навязчивое желание постоянно стирать вещи и намывать полы. Ребенок рос болезненным. Был слабоват, но в то же время отличался боевым характером. Занимался борьбой, хотя сведения об этом достаточно туманны. Первые кражи он совершил еще будучи подростком.