Слово "вечность" (СИ)

Они молча спускаются, Мо привычно плюхается в глубокое кресло у камина. Голд достаёт из бара виски и тяжёлые стаканы. Идёт на кухню, чтобы вынуть из морозилки одинокую форму для льда, выковыривает льдинки остриём ножа. Он мог бы сделать не сходя с места, стоило бы лишь пожелать, даже пальцами щёлкать не надо. У него же есть вся магия Тёмных. Которая отлично подходит для того, чтобы заваривать чай. Или — чтобы убить кого-нибудь. А помочь единственному человеку, который имеет для Голда хоть какое-то значение — она не в силах. Людям, поправляет себя Голд. Эмбрион — несколько сотен клеток, скрытых в теле его уснувшей жены — тоже человек. Ещё не рождённый, но уже проклятый.

Вернувшись в гостиную, он наливает — Мо щедро, себе — совсем немного. Сегодня Голд не собирается напиваться — самая малость алкоголя, чтобы приглушить боль и набраться решимости. Какое-то время они пьют молча, и Мо встаёт, чтобы подлить себе и ему, снова подливает… Пока Голд не соображает, что в очередной раз выпил куда больше, чем хотел, а боль всё никак не становится меньше.

— Что же ты сам её не целуешь, — взрывается, наконец, Мо. Белль так же выдвигала подбородок, когда сердилась. И поджимала обиженно губы — не подковкой — нитью прямой линии.

— Целую, — смеётся Голд горько.

— И что? — смотрит Мо исподлобья.

— А — ничего.

Он целует её, каждый день, так долго, что у него начинают болеть губы, каждый вечер ложится в постель к своей, тёплой, мягкой и такой спокойной жене, а иногда, напившись настолько, что язык начинает заплетаться, говорит с их ребёнком, бормочет куда-то в пупок, что любит его и вытащит из этой ловушки, и задирает подол сорочки, чтобы поцеловать Белль чуть повыше лобка. Но это тоже ничего не меняет. Беременность не развивается. В животе Белль спит их ребёнок, но живот остаётся девически плоским, как в тот день, когда Белль укололась граммофонной иглой и пустила в свою кровь чернейшую магию сонного проклятья.

Впрочем, бывают дни, даже недели, когда Голд не целует жену. Надирается каждый вечер с её папашей, и под утро небрежным движением руки спасает тестя от похмелья, бродит по дому, точно призрак прошлого себя. Запирается в подвале, где ищет ингредиенты антидота к проклятью вечного сна. Иногда ему кажется, что он близок к разгадке. Но только кажется. В подвале на коврике беспробудно спят четверо очаровательных котят, и иногда Голд думает, что Белль очень разозлится на него, когда узнает, каким испытаниям он подверг этих милых созданий, ради того, чтобы помочь ей. Ему никогда не нравилось, как Белль злится, а теперь он даже хочет услышать резкую отповедь, увидеть, как некрасиво кривятся её губы — лишь бы она не лежала так безучастно.

Бутылка пустеет, и они с Мо смотрят друг на друга выжидающе. Голд ждёт, когда тесть поймёт, что пора уходить, а Мо, уже порядком набравшийся, — когда Голд откроет вторую бутылку. Иногда Голд так и поступает, но не сегодня.

— Иди-ка ты домой, — выпроваживает гостя Голд.

Мо встаёт, не говорит ни «спасибо», ни «до свидания» и неуклюже направляется к двери.

— Поедешь на такси, — сообщает ему Голд вдогонку. — Тебе нельзя садиться за руль.

— А фургон? — ворчит Мо.

— Утром за ним вернёшься.

Голд вызывает машину. Он должен позаботиться об отце Белль: вряд ли её обрадует, если Мо спьяну врежется в фонарный столб, так и не дождавшись её пробуждения. На улице уже темно, воздух влажный и чистый, и, волоча Мо через двор под локоть, Голд невольно дышит глубже, пытаясь наполнить пропылённые лёгкие ночной свежестью.

— Будь ты проклят! — желает ему тесть на прощанье, и Голд только криво улыбается: куда уж больше. Он провожает удаляющуюся в сторону порта машину долгим взглядом. Пусть Мо Френч не самая приятная компания, но оставаться в особняке наедине со своим решением немного страшно.

Он всё приготовил заранее. Склянка с его пропуском в тот мир, где застряли Белль и их ребёнок, ждёт его на этажерке в спальне. Маленькая неприметная бутылочка, затерявшаяся среди фотографий, фарфоровых безделушек, шпилек, лент, пустых флакончиков. Достаточно одной капли.

Он не раздевается. Даже ботинок не снимает, садится рядом с Белль поверх одеяла, перебирает её волосы. Обводит пальцем очертания её безмятежного лица.

Подносит к губам пробирку и, зло усмехнувшись, шепчет:

— За истинную любовь!

========== Часть 2 ==========