Руся кивает. Чуть с бо́льшим интересом смотрит на Осина. Чуть крепче сжимает мою руку. А потом улыбается деду, точно так же — по-доброму и открыто, как всегда улыбался Влад.
Напряжение, повисшее на лестничной клетке, зашкаливает. Наверно, если прислушаться, то за тяжёлым дыханием и сумасшедшим биением встревоженных сердец можно услышать, как плачут наши души.
Не знаю, откуда черпаю силы, но переступив через многолетние обиды, я позволяю Осину зайти в квартиру. Забыв запереть дверь, мы все втроём бредём на кухню. Руся угощает деда печеньем, а тот не моргая следит за каждым её неумелым движением, вслушивается в каждое слово, ловит малейшие эмоции на её лице. Мы все совершаем ошибки. Уверена, Осин в эти минуты осознаёт свои. А я стараюсь не думать о цене…
Спустя примерно час, едва уложив Марусю спать, я возвращаюсь на крохотную кухню. Сергей Петрович стоит ко мне спиной и жадно хватает носом прохладный воздух из приоткрытой форточки. Я жду, когда он наконец расскажет мне про Влада, но Осин всё ещё думает о Руське. — У неё на носу веснушки, – произносит он глухо, словно горло сковала ангина. — Влад в детстве свои ненавидел. И очки. Знаешь, Владик снял их только к десятому классу.
— Я помню.
Впервые за этот долгий и невыносимо тяжёлый день улыбаюсь.
— Влад тогда сразу как-то изменился. Стал увереннее в себе, смелее. Да и прозвище дурацкое отпало само собой.
— Я виноват, — прерывает мои школьные воспоминания Осин. — Перед сыном, тобой, этой девочкой.
— Да, — только и могу, что кивнуть. Какой бы сильной я ни пыталась казаться, этот день давно сравнял меня с землёй.
— Я хотел как лучше, — Осин продолжает сверлить взглядом темноту за окном. — Всё, что делал в этой жизни, — делал для сына. А он не ценил.
— Неправда, — хочу заступиться за Влада, но его отец меня не слышит.
— Я ошибся, — перебивает на полуслове. — Тогда, пять лет назад, испугался. Не принял всерьёз чувства сына. Надеялся, что перегорит, забудет. Распланировал для Влада счастливую жизнь, всё просчитал до мелочей, а его как-то не подумал спросить. Привык командовать, всё за всех решать…А сейчас ничего этого не нужно, понимаешь? Всё стёрлось, превратилось в пыль. Лишь бы сын жив был, да и девочка эта смогла когда-нибудь меня простить…
— Влад справится! — без сил падаю на табуретку и смотрю в спину Осина. Я не берусь отвечать за Маруську, но в парня верю, как в саму себя. — Влад сильный. Очень. Он ради Маруськи выкарабкается.
— Дай бы Бог, — Сергей Петрович наконец оборачивается. Внимательным взглядом обводит кухню, неприлично долго смотрит на меня, а потом садится напротив. Так и вижу, как слова вертятся на его языке, но отчего-то Осин продолжает молчать.
— Я должна увидеть Влада, — первой разрываю неловкую тишину.
Осин-старший снова трясёт головой и задумчиво косится на мою перевязанную руку.
— Ты же понимаешь, Марьяна, что всё не случайно? — наконец подаёт голос. — Кому вы, ребятки, насолили так сильно?
Наступает моя очередь бессмысленно вертеть головой в разные стороны. Я не готова сейчас искать виноватых. Всё, что мне нужно, — по привычке сжать руку Влада и наконец проснуться от этого долбанного кошмара.
— Сергей Петрович, я не знаю. Но не прощу себе, если снова не успею…
— Марьяна! — не повышая голоса, рычит Осин. Опять эти стальные нотки в его интонации, командирские замашки. Ничего он не осознал, просто сменил поле действий. — Моего сына хотели убить. Тебя, я уверен, тоже! А сейчас ответь мне, Марьяна, где гарантии, что подонок не решит довести дело до конца?
— Тогда тем более мне нужно к Владу!
— Да услышь ты меня! — взрывается Осин и вскакивает с места. — Вас убить хотели! Убить!
— Я не глухая! — бормочу сквозь слёзы. Наверно, в другой день меня бы колотило от страха, но на сегодня его вытеснила боль.
— Не глухая, но глупая! — сбавляет обороты Осин. — Слишком откровенно вы встали у кого-то на пути! Понимаешь?
Сергей Петрович раздражённо потирает лоб, а потом, опершись жилистыми ладонями о край стола, нависает надо мной грозовой тучей.
— Завтра-послезавтра, как только медики дадут добро, Влада переправят в клинику в Израиле. Ты с малышкой полетишь с ним. Ясно?
— Я никуда не поеду! — предложение Осина пугает похлеще убийцы, разгуливающего неподалёку. — Мне нельзя! Я не могу!
— Это не обсуждается! — ударяет кулаком о стол Осин, правда, тут же берёт себя в руки. — Это вынужденная мера на время следствия.
— Вы не понимаете, — отчаянно кручу головой, пока мысли об отце корявым гвоздём прокручиваются в сердце. — Мне с папой нужно попрощаться. Маме с похоронами помочь. Я не могу уехать. Не сейчас…
— Прости, — выдыхает Осин и похлопывает меня по спине. — Не подумал. Тогда присоединишься к Владу чуть позже. А пока… пока складывай вещи, дочка, – до отъезда будете с Русей жить у нас. Одной тебе сейчас нельзя, да и не потянешь ты в таком состоянии.
Глава 9. Прозрение