На этот раз Вячеславу удалось добраться до места без происшествий, а так как в сибирской тайге ему прежде бывать не приходилось, он с любопытством вертел головой, высунувшись из кабины грузовика, пылившего по лесной дороге. Молоденький шофер, его звали Коля, уже несколько раз останавливал по требованию своего попутчика машину и с улыбкой наблюдал, как тот набивает рот росшей прямо у дороги ежевикой, голубикой и костяникой.
— Восполняю недополученный летом запас витаминов, — пояснил Вершинин, морщась и с трудом ворочая языком.
Чуть поодаль к небу поднимались высокие могучие кедры. Сильно пахло свежей смолой.
— Сейчас я, — сказал Коля и, вытащив из-под сидения монтировку, подошел к одному из кедров. Громко крякнув, он бросил высоко вверх свой снаряд. Где-то в вышине сильно дрогнула ветка, и вслед за упавшей монтировкой на землю сочно шмякнулось несколько кедровых шишек. Вячеслав подобрал их и стал выколупывать маленькие коричневые орешки. Руки слипались от смолы, на зубах скрипели остатки тонкой скорлупы, но он с огромным удовольствием продолжал потрошить шишки.
До Топорка добрались к четырем часам дня. Директор лесхоза, малоповоротливый полный человек с короткой, широкой шеей, без разговоров усадил гостя за стол, обильно уставленный разнообразной едой. Не привыкший к сибирскому хлебосольству, Вершинин взмолился о пощаде. Перекусив, он сразу перешел к делу.
Введя директора, насколько это было возможно, в курс событий, Вячеслав разложил перед ним четыре фотографии Плотника.
Директор лесхоза пристально разглядывал их, потом покачал головой.
— Вы говорите, этот человек мог проживать в наших местах в тридцатые годы. Я родился в тридцатом, мне его лицо незнакомо. Надо встретиться с кем-нибудь из старожилов. Их, правда, осталось с гулькин нос — большинство старообрядцев еще до войны подались в глубь тайги, однако попытаться стоит.
…Путь их лежал по берегу стремительной речки. Это и была Непонятная. Она бурливо пошумливала на замшелых валунах и разбивалась пеной у невысокого утеса, темневшего впереди, метрах в трехстах.
— Как называется этот утес? — поинтересовался Вершинин.
— Утес! — усмехнулся его спутник. — Мелковато звучит. У нас этот каменный столб скалой называют. Мальтовой скалой. По имени какого-то старообрядца, Мальта.
У Вершинина заколотилось сердце.
— «Речка Непонятная, — неожиданно для себя запел он, — Мальтова скала… Сколько ты, жестокая, горя принесла…»
Директор лесхоза изумленно воззрился на следователя.
— Откуда вам известна эта песня? Ее у нас мало кто теперь помнит. В ней поется про сильнейшее наводнение, случившееся в давние времена. Непонятная поднялась метров на шесть, затопила и унесла десятка два домов и погребла под своими водами местное кладбище. Оно в низине находилось.
— Ее пел тот, чью фотографию я вам показывал.
— Тогда он, бесспорно, местный житель.
Они подошли к домику, во дворе которого сушились на колышках сети. Им навстречу кинулась маленькая лохматая собачонка, а вслед за ней на пороге показался костлявый лысый старик в толстых ватных штанах с прилипшими к ним крупными рыбьими чешуйками. Узнав своего односельчанина, он пригласил гостей в хату. Они чинно уселись на деревянной лавке, и Вершинин, изложив вкратце цель своего визита, показал старику фотографии. Тот долго рассматривал их с непроницаемым лицом, а потом подошел к печке и вполголоса позвал:
— Мотя, Матрена! Слезай-кась, гости у нас.
Он помог спуститься с печки такой же худой, как и сам, пожилой женщине.
— Ну-кась, взглянь, — передал он ей фотографии.
Старуха поднесла карточки к близоруким глазам, и вдруг ее лицо перекосило отвращение.
— Фролка, — сказала она глухо. — Он, злодей.
— Какой Фролка? — вмешался в разговор директор лесхоза.
— Седых это, Фролка, — отозвался старик, насупившись.
— Неужели он? — изумился директор снова, теперь с любопытством берясь за фотографии. — Был такой у нас Фрол Седых, — пояснил он. — Отцу его до революции здесь почти все принадлежало, а сам Фрол в конце двадцатых две крупорушки имел и двор богатый. Якшался он с недобитыми бандитами, которых тогда в округе полно было. После раскулачивания поджег дом председателя сельсовета. Никто не успел выскочить, сгорели… Смотри — ушел от расплаты…
— Теперь не уйдет, — сказал Вячеслав.
На следующий день Вершинин уже располагал справкой из архива Карского УВД. На имя Сухарникова из Карска ушла срочная телеграмма следующего содержания: