Случай на Прорве

— Юбка на ней была серого габардина, белая шелковая блузка с короткими рукавами, платок на голове с синими цветочками. Брат ей на день рождения в прошлом году подарил. Вот и все.

— А коричневое платье у нее имелось?

— Как же. Коричневое вельветовое. Мы с ней вместе покупали его в универмаге на улице Ленина. Я еще хотела ей зеленое купить, а она выбрала коричневое.

— Где сейчас это платье?

— Должно быть там все, у квартирной хозяйки.

«Не стоит, пожалуй, ее больше беспокоить, — решил Максимов. — А вот на квартиру к Валентине ехать надо быстрей».

Адрес ему был известен, поэтому, предупредив Семкина, чтобы тот не отлучался, Максимов направился к выходу.

Мария Федотовна окликнула его у самого порога. Он остановился.

— Вернись-ка, мил человек. Мне жить, может быть, осталось всего ничего. Послушай, что мать говорит. Если с Валюшей страшное что приключилось, Коську ищите, его рук дело.

Она медленно закрыла глаза. Семкин засопел в углу.

Взгляд Максимова скользнул по покрытой темным лаком деревянной рамке, висевшей над кроватью. Под стеклом вплотную друг к дружке стояли в пять рядов фотографии различных размеров.

В двадцатилетнем молодце, на голове которого ловко сидела заломленная набекрень фуражка с красным околышем, он без труда узнал хозяина квартиры, а в миловидной девушке, с тяжелой русой косой, переброшенной на грудь, Марию Федотовну.

«А вот, наверно, и Валентина», — подумал Максимов, рассматривая изображение босоногой девочки, затем девушки с мечтательным выражением лица и, наконец, миловидной женщины.

Удивительно, но именно такой он и представлял ее себе. Именно такой, хотя та, которую он видел на озере и в морге, казалось, не имела с ней ни малейшего сходства.

Дальше были какие-то незнакомые мужчины и женщины, в одиночку и семьями, видимо, родственники. В предпоследнем ряду Максимов заметил фотографию морячка в полной форме с надвинутой на лоб бескозыркой. Серые глаза смотрели нагловато, с подчеркнутым превосходством. Морячок, видимо, цену себе знал и считал ее немалой.

Чтобы разглядеть получше, пришлось склониться над кроватью. В самом низу фотографии на белой полоске мелкими буквами было написано: «Дорогой Валюше от любящего Константина».

— Давно у вас эта фотография? — поинтересовался Максимов.

— Года четыре. Как Константин демобилизовался с флота. Вернулся, фотография эта у Валюши появилась. Сперва она ее все в книге держала, тайком от нас смотрела, а уж когда поженились, вставили в семейную рамку. Как-никак родственник.

— Более поздних фотографий зятя у вас нет?

— Нет. Эта единственная.

— Тогда разрешите взять ее у вас?

Иван Платонович осторожно снял рамку, вынул из нее фотографию и передал следователю.

7. Дома и на работе

В покосившуюся дверь низенького деревянного дома пришлось стучать довольно долго. Из соседних домов, привлеченные шумом, стали выглядывать любопытные. Потеряв терпение, один из работников милиции направился было к соседям, чтобы выяснить, не знают ли они, где хозяйка, но в это время послышались шаркающие шаги, и дверь открылась. Пахнуло затхлым воздухом.

На пороге показалась маленькая, седенькая старушка. Внешний вид ее никак не вязался с окружающей обстановкой, с подслеповатыми окнами старенького дома, ремонт которому не делали, наверно, ни разу со времени постройки. Была она вся круглая, розовая и сдобная. Ей бы больше подошел теремок с резными наличниками и ярко выкрашенным крыльцом.

Старушка с недоумением посмотрела на незнакомцев. Боясь ее напугать, Максимов тут же в дверях вполголоса сообщил, что приехал поговорить насчет квартирантов. Она захлопотала, засуетилась и, пропуская гостей в комнату, все сетовала на пропажу своих жильцов. Максимов слушал ее не перебивая и пока не задавая вопросов.

— Видишь ли, сынок, — приговаривала она, усаживая вошедших, — живу я одна, дети давно разъехались по белу свету. Меня, правда, зовут к себе, но я не еду. Здесь хочу век свой дожить, да и лечь рядом с мужем моим. Вот и пускаю квартирантов, чтобы одной не страшно было.

Максимов уловил в голосе старушки беспокойство и тут же сообразил, откуда оно исходит. Она конечно же побаивалась, как бы из-за квартирантов ее не обвинили в получении нетрудовых доходов. Дмитрий Петрович, будто не замечая ее состояния, вежливо поддакнул.

Сразу приободрившись, хозяйка стала рассказывать о Горбачевых.

— Валентина с Костей у меня года полтора живут, — вспоминала она, — да и девочка сначала тоже. Сил-то, правда, у меня не было с ней сидеть, ну и отдали они ее вскоре своим родителям. Сначала квартиранты жили неплохо, но прошло месяца три-четыре, и Константин стал частенько с работы приходить пьяным. Как придет такой — все ему не нравится, а Валюша в слезы, уж больно она его любит. Он над ней и так измывается, и эдак, а она молчит. Руку поднимал на нее иной раз.

Старушка вытерла платочком глаза.