Случай на станции Кречетовка (СИ)

Воронов уже лет восемь обретался по Комсомольскому переулку (прежде Большому Златоустинскому) в восьмиэтажном доме НКВД. Здание построили на месте Злотоустовского монастыря и кладбища обители, которые ликвидировали в тридцать третьем году. Сергею иногда доводилось беседовать с жителями окрестных домов, и те сообщили, что на монастырском кладбище захоронены князья Барятинские, Засекины, Мосальские, Пронские, Урусовы, Хилковы, царевичи Касимовские. Но главное, там покоились сподвижники Петра I: графы — генерал-адмирал Ф.М. Апраксин и генерал-аншеф А. И. Румянцев. А один профессорского вида старичок поведал длинную эпитафию на могильной плите еще одного генерал-аншефа М. А. Матюшкина, троюродного брата царя Петра. Сергей записал в блокнот только последние фразы: «…веселым и доброхотным сердцем, забыв прежде понесенные военные труды и все прежние случаи смерти, поступал смело, воевал крепко, побеждал с триумфом. Всего сего довольно к бессмертной его славе и к неумирающей хвале».

И вот, попирая горестный прах столь славных людей, поселили там сотрудников Лубянки с толпой домочадцев. Многие, из тех чекистов попали в жернова репрессий конца тридцатых годов, семьи несчастных выселили из дома как ЧСВН (член семьи врага народа). Много безвинных женских слез и непонимающих, ошарашенных детских глаз повидал Сергей на лестничных площадках или во дворе дома у зловещего автозака. Имелись случаи курьезные… Воронов близко знал Ефима Евдокимова и Матвея Погребинского, правда, к тому времени переведенных из Москвы на периферию, но их жены и дети еще оставались в столице. Погребинский застрелился из табельного оружия в тридцать седьмом, якобы не желал участвовать в ежовских злодеяниях. А вот Евдокимова, так и не признавшего себя виновным, расстреляли как пособника Ежова, после двухлетнего содержания под стражей (с применением специальных мер) в сороковом году. Вот такие, скажем, разнополярные люди имели кров в отдельной чекисткой обители.

Маршрут Сергея от дома до службы — короток и незамысловат. Сначала вверх по булыжной мостовой до пересечения с улицей Кирова (по старинке звали — Мясницкой) и, повернув налево, сворачивал в Фуркасовский переулок. Если с утра предстояла служебная поездка, то сразу шел прочесом на автобазу, что за трехэтажным помпезным домом на улице Дзержинского, — там, по переезду из Питера и помещалась маленькая тогда ЧК.

Частенько случалось, возвращался домой по Лубянскому проезду, перед войной получившего имя летчика Анатолия Серова. Привычно замедлял шаг перед церковью Георгия Победоносца, искалеченной до крайности в тридцать втором, — теперь в божьем храме размещалось общежитие сотрудников органов. Ему самому довелось провести здесь полтора года. Потом выходил на Лучников переулок, который как и Георгиевский храм помещался на месте урочища, где в стародавние времена селились умельцы, мастерившие луки для русского воинства.

Воронову навсегда запомнился день пятнадцатого мая тридцать пятого года, когда толпы москвичей валили по Лубянскому проезду к открывшейся станции метро «Дзержинская». Накануне Сергею удалось побыть в Колонном зале Дома Союзов на торжественном заседании, посвященном пуску метрополитена. Стоимость проезда поначалу установили в пятьдесят копеек, но Сталину не понравилось, — первого августа плату снизили до сорока, а с первого октября до тридцати копеек.

* * *

По утреннему холодку быстро доехали до Третьей Кречетовки. Сергей велел остановить эмку у аптеки, мотивировал переодеванием в хебешную гимнастерку — негоже «парадный» мундир вывалять в зеленке, выслеживая Ширяева. Да еще, не приведи Господи, потеряешь, ползая по-пластунски, боевые ордена, что для советского человека непростительное преступление. Благо здание поселкового совета стояло рядом, по сути, в четырех шагах, если идти напрямую, через двор орсовских складов.

Воронов отрывистой дробью постучал в дверь аптеки. Открыла Вероника, которая ночь напролет, не сомкнув глаз, прождала постояльца, потому выглядела уставшей и даже осунулась в лице. Женщина радостно засуетилась, намереваясь покормить кавалера, но Воронов, крепко обняв пассию, страстно поцеловал в губы и повел в спаленку. Нет, мужчина не собирался завалить Веронику на постель, какие уж тут «любовные потуги», — дорога каждая минута. Сказав, что не голоден и «нужно срочно по работе…» — Сергей, не стесняясь Вероники, стал переодеваться. Та, так ничего не поняв, взялась трясущимися руками аккуратно складывать отброшенные в сторону вещи, еще не зная, куда окончательно положить френч и галифе. Оправив гимнастерку, Воронов предложил подруге присесть — «на легкую дорожку». Вероника прикорнула на кровати рядом с ним. Ее по-детски распахнутые глаза, с вопрошающей мольбой пронзали до самого сердца. Она, разумеется, понимала, что любимый идет под пули, и непременно станет рисковать собственной жизнью — да, Сергей такой…