Случай на станции Кречетовка

Седьмого июня на железнодорожном вокзале в Варшаве смертельно ранен советский полпред в Польской республике Петр Лазаревич Войков. Через час он скончался. Полпреду еще не исполнилось тридцать девять лет. Террористический акт совершил белогвардейский последыш — Борис Коверда, девятнадцати лет, ученик гимназии Русского общества в Вильно. Уже пятнадцатого июня варшавский суд приговорил убийцу посланника к пятнадцати годам каторги. На судебном процессе экзальтированный гимназист во всеуслышание заявил: "Я отомстил за Россию, за миллионы людей!" Прокурор же чрезвычайного суда справедливо заметил: "Коверда убивает за Россию, от имени России. Право выступать от имени народа он присвоил себе сам. Никто его не уполномочивал ни на это сведение счетов, ни к борьбе от имени России, ни к мести за нее". Как позже узнал Воронов, Коверду через десять лет заключения амнистировали и выпустили на свободу.

По сути, Вильно не слишком многолюден. Но в тесных городских кварталах и живописных окрестностях собралась многотысячная публика из разномастных рядов белой эмиграции. Тут поселились и представители российской профессуры, и журналисты либеральных и консервативных изданий, священники и оголтелые безбожники, коммерсанты и пролетарии как умственного, так и физического труда. А уж военного сословия было немеряно… По городу фланировали офицеры элитных царских полков, а у харчевен просили на опохмел низовые члены казачьего круга. Естественно, набилось в город несчетное число шелупони из уличных торгашей и откровенно уголовных элементов. Отдать должное польским властям — те основательно почистили это пестрое сообщество, заставили почтительно относиться к коренным жителям и уважать местную власть. Несговорчивые уехали дальше, слишком агрессивно настроенных пересажали, а согласившиеся на ассимиляцию, устоялись и приняли новые правила игры. Но, однако, большинство оставшихся беженцев связывала непримиримая злоба к Советской России, к новой власти страны. Кроме того, в городе вольготно чувствовали себя политические и военные разведки смежных государств, направленные против СССР. И вот этот конгломерат из идейных профессоров, вожаков бандитских шаек и цивильных господ с мягким акцентом варился в одном антисоветском бульоне, тесно взаимодействуя, вынашивал далекоидущие ненавистнические планы. Грубо говоря, в Вильно, — те, кто носил шляпу или фуражку с высокой тульей, знали друг друга и пересекались по нескольку раз на день. И бог ведает, в чем способны сторговаться эти персоны в пивной под сенью халуп еврейского квартала или в шикарном ресторане на Мицкевича.

Как показывала советская агентура, убийца Войкова оказался крепко завязан на виленские белогвардейские кружки и белорусские националистические братства. Разумеется, что здесь не обошлось без старших братьев из западных разведок.

В этом слоеном пироге предстояло разобраться (судя по нынешним меркам — младшему лейтенанту госбезопасности) Сергею Александровичу Воронову и, в меру сил покарать врага.

Понимая, что излишне деятельный иностранец непременно подпадет под пристальное наблюдение охранки, решили насколько удастся изменить внешность чекиста. Воронов отрастил усы и интеллигентскую эспаньолку, отпустил волосы до плеч, из шатена превратился в темного брюнета, даже южного типа — а-ля Николай Гаврилович Чернышевский.

Приехал Сергей в Вильно с варшавским экспрессом. Дорога составляла четыреста верст, он благополучно проспал десять часов пути и вышел на взгорку вокзальной площади в бодром расположении духа. Чекист основательно изучил город по планам и описаниям, потому не составило труда разобраться в местной топонимике.

С Вокзальной Воронов вышел на Понарскую (бывшая Полтавская), потом перешел на Йозефа Пилсудского (бывший Александровский бульвар) и через три квартал свернул налево на Новгородскую, которая и при поляках не изменила названия. Недалеко от переулка, в кирпичном двухэтажном доме, для него через агента сняли уютную комнату.

Хозяйкой же просторной квартиры оказалась молодящаяся, пахнущая дорогими духами пани Эльжбета (по-русски Елизавета) Левандовска. Полячка была вдовой видного чиновника, в старое время исправно служившего российским властям. Эта женщина оказалась любезной и гостеприимной, за небольшие деньги предоставила Сергею (тогда — эмигранту Юрию Свияжскому) полный пансион. Элегантно одетая, изящно выглядевшая, несмотря на возраст, — Эльжбета являла образец благородных и гордых польских дам, о которых Сергей много наслышан и внутренне побаивался. Но неловкая робость отступила, не оставив следа, стоило пани Эльжбете заговорить с ним. Мягкий польский акцент придавал словам дамы изысканный шарм, а материнские нотки в тоне голоса растопили закоснелое сердце молодого человека. Постояльца препоручили расторопной служанке Молгожате (Гося, так звали в быту), и вскоре "пан Юрек" устроился наилучшим образом.

* * *