Случай на станции Кречетовка

А что же Альберт, — еще глупый мальчишка? В такие годы еще рано забивать голову меркантильной шелухой, кажется, хватит одной собственной энергии и охоты, чтобы преодолеть препоны на жизненном пути и достичь поставленной цели. Даже невероятная задача по плечу, только протяни руку, и откроются заповедные замки от славного поприща. Однако со временем человек начинает понимать тщету юношеского максимализма, не зря говорится «Благими намерениями вымощена дорога в ад»… И редко, считанные разы — кто вырвется слишком далеко за пределы той социальной ниши, изначально уготованной судьбой предков, да и незавидным семейным прошлым.

Вильна поразила Альберта неповторимым колоритом, точнее сказать, безудержной колониальной разномастицей. Обширный губернский город, не уступавший Кенигсбергу по числу жителей и значительности, превосходил тот претензией на столичную помпезность, хотя и представлял собой сплав, конгломерат средневековых трущоб, шедевров барочной архитектуры, российского купеческого ампира, европейской эклектики и новомодного модерна.

Расположенный террасами на поречной всхолмленной местности, дымчатой панорамой с силуэтами многочисленных башен костелов и церквей город походил на загадочную фата-моргану. Вдобавок, окруженная предместьями с разливанным морем частной одноэтажной застройки, из домиков во вкусах народов Восточной Европы, — многонациональная Вильна представлялась истинным Вавилоном.

Поселились Арнольды в Новом городе на Погулянке, с холмов которой открывалась необозримая картина виленской старины. Лабиринт узких улочек, едва просматривался сквозь разливанное море кровель красной черепицы, изредка прорезаемой зеленью бульваров и церковных скверов. А вдали, у речной глади, на вздыбленном холме, называемом горой Гедемина, упиралась в небо одинокая башня. Уцелев среди останков взорванного замка, вежа напоминала о давнем, еще большем величии города. Немым упреком к людской справедливости взывали фрагменты порушенных крепостных стен, заросший травой барбакан, да и теперь уже застроенные пустыри на месте снесенных величавых городских ворот. Татарские, Виленские, Троцкие, громоздкие Рудницкие, Медницкие, Субочские, Спасские и Бернардинские — брамы и по сей день хранятся в памяти местных жителей, назвавших прилегавшие округи их именами.

Единственно сохранившимися остались только Острые ворота (Ostra Brama по-польски, Острая брама по-белорусски, Аstrius vartus по-литовски). В недавно появившихся литовских печатных листках эти ворота стали называть Ausros Vartai (дословно «Ворота Зари»), что по сути бессмысленно, поскольку проход обращен не на восток. Вероятно, это глупая ошибка еврейского переводчика, или намеренное искажение в духе начавшихся сепаратистских брожений немногочисленных в городе литовцев. Иногда въезд называли Медницким (Медининкским), тут начинался путь к лежащему в руинах, в тридцати верстах от города, Медининкскому замку. Но главной ценностью ворот, — истинным сокровищем являлась установленная внутри чудотворная Остробрамская икона Божией Матери, почитаемая всеми виленскими христианскими конфессиями.

Дядюшка снял жилье на третьего этаже (по факту, бельэтаже) недавно отстроенного четырехэтажного элитного дома на пересечении Александровского бульвара и Тамбовской улицы. Квартира шестикомнатная, с высоченными потолками, арочными окнами, с шикарным угловым эркером, кроме того имелись две ванные каморки и паровое отопление. Альберту досталась спаленка с окном на внутренний двор, где росли еще чахлые, молоденькие деревца.

Густав Брандт, уже давно сделал Вильну запасной русской резиденцией, плацдармом с которого коммерсант хотел опять вернуть былое могущество. Он уже решил стать предпринимателем именно в России, — стране с неисчерпаемым людским и сырьевым потенциалом, дешевой рабочей силой и щадящими предпринимательство законами. Дядя Густав имел тесные и плодотворные отношения не только с немецкой колонией, но и с российскими, и польскими промышленниками, а также с вороватым, падким на взятки губернским чиновничеством. Кстати, Густав сносно научился говорить по-русски, и с первых же дней целенаправленно взялся обучать Альберта этому могучему языку.