Случай Растиньяка

–  Я не думаю, – весело успокоил его Даня. – Так, а в чем проблема?

Герман изложил проблему.

–  Есть у меня одна прога… программа, – тут же добавил Даня. – Система защиты. Я ее недавно сварганил. Непрошибаемая стопудово, с гарантией. Эта детка вирусами пуляется, понимаете? Как айпишник незареген только полезь, и сразу – бэмс! – получи, фашист, гранату.

Из сказанного Даней Герман уловил процентов тридцать, но согласился на «детку». «Детка» – он так и стал мысленно ее называть – была настолько сложной, что Герман лишь смутно представлял себе, как она работает. Но она работала. Ее не только невозможно было «расколоть», адресатам, пытающимся войти в систему незаконно, то есть с чужого, «незарегенного», как говорил Даня, «айпишника», она подсовывала программы, зараженные вирусом. Загружалась, правда, долго, но Герман решил, что дело того стоит.

Он замкнул все финансовые потоки на себя, чтобы ни у кого из служащих не появился соблазн продать «айпишник», то есть код регистрации компьютера в Сети, за деньги или уступить давлению. Зная, что система долго загружается, он выработал у себя привычку, входя в кабинет, первым долгом включать компьютер, а потом уже снимать пальто, просматривать газеты и так далее. «Детка» меж тем загружалась с негромким урчанием. Все были довольны: и Даня, которому он щедро заплатил, и «детка», и сам Герман.

Давно уже пора было уйти от Голощапова, но он все медлил. Привязался к Аркадию Ильичу, несколько раз удерживал его от опрометчивых шагов с кровопролитием. К тому же Герман понимал, что, уходя, надо будет оставить коммуникационную компанию Голощапову: все-таки она была создана на деньги тестя.

Герману никогда не нравилась повесть Гоголя «Тарас Бульба», не нравился ее герой. Душа не принимала такого поворота событий. Загубить и себя, и товарищей, загубить весь отряд ради табачной трубки? Автору это казалось особой казацкой доблестью, этаким мужчинством, Герману – несусветной глупостью и прямым преступлением. Но когда речь зашла о коммуникационной компании, его детище, с ним произошла аберрация сознания. Сам того не замечая, он стал рассуждать в точности как Тарас Бульба: не хочу, чтобы и люлька досталась вражьим ляхам!

Он мог бы уйти, забрав с собой только заработанную в корпорации Голощапова деловую репутацию, и его мигом взяли бы на работу куда угодно. С руками бы оторвали. Но Герман решил забрать и коммуникационную компанию. Выкупить ее у Голощапова. Да и вообще деньги, затраченные на него Голощаповым, хотелось вернуть.

Очень дорого стоила отцовская яблочная усадьба. Часть деревьев пришлось вырубить: они выродились и уже никуда не годились. На их место Густав Теодорович сажал новые. Герман не хотел, чтобы отец сам копал землю лопатой. Нанятый ему в подмогу инвалид – уж на что рукастый! – тоже не справлялся. Пришлось взять рабочих.

Оставшиеся деревья отец окучивал, окуривал, опылял, прививал, черенковал… Копулировка, подвой, привой… Только на третий год яблони начали плодоносить, а на четвертый уродило так, что количество рабочих пришлось удвоить да еще и сторожа нанять. И встал вопрос: что со всем этим богатством делать?

Герман подошел к вопросу по-деловому: часть яблок сдал в заготконтору в Тарусе, часть продал на рынках, самые лучшие, отборные плоды предложил московским ресторанам. Многие взяли, но пришлось нанимать еще людей – сортировщиков, упаковщиков, перевозчиков, посредников… Не самому же на рынке торговать! Деньги приходилось вкладывать немалые.

У Германа все шло в дело. С согласия отца он установил в усадьбе пятидесятилитровые сифоны для яблочного сидра и его тоже продавал. Даже вырубленные яблони продал на дрова любителям загородных домов с каминами: яблоневая древесина считалась изысканным топливом, придающим дыму приятный аромат. Но в целом яблочное увлечение не окупалось, а у Германа духу не хватало сказать об этом отцу. Он учредил в Тарусе еще одну фирму, заведомо убыточную, для торговли яблоками, и начал списывать на нее долги своей коммуникационной компании.

Было еще одно соображение, заставлявшее его медлить: очень хотелось разузнать хоть что-нибудь о Ширвани Вахаеве. Разумеется, Герман больше не пытался поговорить с Изольдой или с Лёнчиком, хотя с последним сохранил внешне нейтральные отношения. Но он попробовал осторожно расспросить самого Голощапова. Аркадий Ильич сказал, что такого не знает. Герман ему не поверил.

Новости стали приходить с чеченских фронтов. Седьмого августа 1999 года началась вторая чеченская кампания. Германа пригласили в военкомат, предложили сразу полковничьи погоны, если он вернется в действующую армию. Герман отказался. Может быть, если бы он согласился, это помогло бы ему вовремя расстаться с Голощаповым? Но в тот момент Герман не считал, что это вовремя. Он только входил в дело, отцу приходилось помогать…