Случай в Кропоткинском переулке

— Я буду ждать вас здесь, — трагические нотки пропали, в голосе колокольчиком зазвучала игривость.

Покинув магазин, Смеляков и Сытин быстрыми шагами направились в сторону станции "Арбатская". Погода заметно испортилась, косо повалил мокрый снег.

— Дрон, а ты не уснёшь в кино-то? — спросил Виктор, перекрикивая свист ветра и шум проезжавших автомашин. — Всё-таки после ночной смены.

— Фигня, с такой барышней я буду бодр и весел, — решительно отозвался Сытин. — И чего это мне раньше в голову не пришло пригласить её? Такие глазки! Такие губки! А ты тоже хорош!

— А чего я? — не понял Виктор.

— Девушка тебе душу изливает, рассказывает, как ей одиноко за этим прилавком, а ты ей про журналы: "Звезда", "Москва"… Ты бы ещё про социалистическое соревнование ей рассказал и про борьбу за мир во всём мире…Тюфяк ты, Витька… Ты заметил, какие у неё ноги? Просто блеск!

ИТКN1. АСЛАНБЕК ТЕВЛОЕВ.

Направляясь в рабочую зону, заключённые выстроились в колонну по пять человек, Асланбек стоял крайним слева в третьем ряду. Погода была сухая, но пасмурная; шёл март, но весны совсем не чувствовалось. Впереди, возле вахты, дежурила смена контролёров, которых возглавлял прапорщик Шувалов по кличке Бегемот, грузный, наглый, пучеглазый, известный тем, что лично обнюхивал каждого зэка — от кого пахло вином, тех заносил в список, где против фамилии ставил чёрточку. Чёрточка означала, что на провинившегося будет составлен рапорт о задержании в нетрезвом состоянии; это означало лишение личного свидания или ссылку в ШИЗО. Чтобы избежать наказания, нужно было при возвращении с работы заплатить Бегемоту пять рублей, тогда он чёрточку напротив фамилии превращал в крестик — "дело" закрывалось. Бегемот считался самым виртуозным "сшибателем пятёрок". Его ближайший друг прапорщик Литвинов, если дежурил в ночь, лично разносил по баракам вино в десятилитровых канистрах и продавал канистру по десять рублей, а сдавая дежурство Бегемоту, обязательно докладывал, в каком отряде купили у него вино.

Перед вахтой колонна остановилась.

— По пятеро на проверку! — гаркнул Бегемот.

Рыжеволосый Костя Калмык, получивший свою кличку за расплющенный в драке нос, стоял прямо перед Асланбеком. Задумавшись о чём-то, он снял кепку и, зажав её в одной руке, громко постукивал ею о другую ладонь. Бегемот остановился перед Калмыком и вытаращил и без того выпученные глаза, на его лице было написано раздражение.

— Ты, бычара, быстро надень кепку! Чего уставился, псина безносая? Давай надевай свой кепарь, а то щас на вахте заставлю тренироваться, по команде научишься снимать и надевать! За мной, знаешь, не заржавеет!

Костя Калмык ничего не ответил, его рябое лицо слегка дёрнулось, он молча сплюнул и вдруг, коротко замахнувшись, со всей силы треснул Бегемота кулаком в переносицу. Прапорщик качнулся, но не упал, его трудно было свалить одним ударов. Отшатнувшись, он схватился за своё лицо и зажмурился, из ноздрей хлынула кровь.

— Ах ты, блядина! Смена, смена! Ко мне! — заорал во всё горло Бегемот, но сам к Калмыку не приблизился.

Стоявшие за спиной Бегемота два других прапорщика шагнули было к Калмыку, но тот выхватил из-за пояса кухонный нож, и они сразу отступили.

— Ты чего, парень! А ну брось, сволочь!

Колонна заключённых развалилась сама собой, высвобождая место для драки. Отовсюду слышались выкрики, подзуживавшие то ли прапорщиков, то ли Костю Калмыка, кто-то мрачно смеялся. Не выпуская ножа из рук, Костя достал папиросы и чиркнул спичкой. Присев на корточки, он принялся курить, зажав папиросу зубами и поглядывая на ворота, выходящие на плац; там переговаривались контролёры, там же тёмной массой собрались уже прошедшие через вахту зэки.

Минут через пять из дверей вахты вышел насупленный Юдин. Он был без фуражки, выглядел уставшим, помятым, бледным. Держась на безопасном расстоянии от Калмыка, стоявшего в боевой позе, лейтенант негромко сказал:

— Отдай нож! — голос его подрагивал, но не от неуверенности, а от ночной попойки, устроенной вчера майором Аникиным по поводу рождения у него второго сына.

— Да пошёл ты! — Калмык сделал лёгкий прыжок в его сторону, и Юдин попятился.

— Кончай дурить! — лицо лейтенанта будто ещё сильнее осунулось, он вытянул перед собой руку с растопыренными пальцами, пальцы дрожали.

— А ты не пугай, гражданин начальник, — ощерился Калмык. — Я уже пуган-перепуган вашим братом! А вот подойди, подойди! Я хоть душу отведу, подрежу тебе крылышки!

— Калмык! Нарываешься! — Юдин почти закричал, чувствуя своё бессилие в сложившейся ситуации.

— Надоели, сучары говнистые! — Калмык ударил башмаком по упавшей к его ногам кепке. — Всё надоело! С малых лет одни несчастья! Ненавижу!

Юдин утомлённо провёл рукой по глазам и пошёл к воротам.

— Ты, чурка, сам напросился! — бросил он, остановившись в воротах. За его спиной маячили растерянные прапорщики.

— Канай отсюда, гражданин начальник! Да в следующий раз шаблон не забудь нацепить! — закричал ему вдогонку Калмык.

Кто-то за спиной Асланбека негромко сказал:

— Всё, каюк Калмыку. Как пить дать в Новочеркасскую отправится.