Случай в магазине

Борис Петров Случай в магазине

                  1.

Ах, какие краснобокие помидоры завезли нынче! Кажется, тронь пальцем – лопнут, такие они налитые, полные соков! А огурцы, мама родная – и длинные, темно-зеленые, гладкие, какие-то стремительные, как щурята, и их короткие собратья, пупырчатые, деловитые, с желтыми завязями. Баклажаны темно-фиолетовые, матовые; рядом веселой дробью рассыпалась отборная красная малина и смородина красная, черная и даже белая. А рядом в руки просится сахарный кочан капусты, который сразу хочется раскроить до кочерыжки и впиться зубами, как в детстве, хрумкать и хрумкать, закатывая глаза от удовольствия…

Да что капуста! А лук! Лук репчатый, упругий, золотистый, хрустящий! А картошка! Картошка-то какова! Это вам, братцы, не с вашего огорода мелочь, не гниловатая продукция заштатных ларьков, не химия в пакетах, это – Картошка с большой буквы. Это не картошка, это произведение искусства… Такую картошку просто невозможно испортить, она обязательно будет рассыпчатой, с маслом ее, с лучком, да с селедочкой, ах! Нельзя не купить пару килограммов такой картошки, даже если у тебя дома есть подвал, и он доверху забит картофелем…

В овощной отдел зашел мужчина средних лет, в очках, полный, небритый, слегка сутулый, и стал оглядываться. Продавцы насторожились: как-то странно он вел себя. Держался настороженно, неуверенно, словно чего-то опасался; долго ходил между лотков, все время сторонясь, извиняясь и уступая дорогу, набрал в конце концов в пакеты немного картошки и отборного лука, и долго взвешивал на весах, близоруко щурясь. Обтреханный какой-то, зашуганный. Подозрительный тип. Интеллигент, не иначе.

Человек этот побродил еще некоторое время, взял еще фляжечку дешевого дагестанского коньяка и подошел к кассе, где его робость стала заметнее. Он то мелкими шашками приближался, то поворачивал назад и скрывался за рядами с бытовой химией. Наконец, он решился. В это время за ним уже пристально следила охрана – так подозрительно он себя вел.

Кассирша быстро пробила нехитрые приобретения, профессионально и презрительно улыбаясь, втюхала покупателю карту магазина (такому Луну можно втюхать), вписала – не по злому умыслу, по привычке и по инерции, в чек еще килограмм винограда «дамские пальчики», которого, кстати говоря, уже месяц на складах не появлялось, и деловито сказала:

– Давайте карту.

Секрьюрити переглянулись – вроде все в порядке. Мужчина достал кошелек и долго копался в нем.

– Побыстрее, гражданин, не задерживайте очередь! – рявкнула кассир, хотя никого за покупателем не стояло, буквально выхватила из его трепещущих рук карту «Мир» и поднесла пластиковый квадратик к терминалу. Там что-то пискнуло, загорелась красная лампочка.

Кассирша прижала руки ко рту.

– Ах… Васька, подь сюда быстрее! – прокричала она срывающимся голосом.

Охранник, крупный молодой парень, подошел вразвалку, ухмыляясь, глянул и мгновенно закаменел лицом.

– Пройдемте, гражданин, со мной, – велел он.

– Но я…

– А ну пойдем!

Мужчина был схвачен за плечо могучей дланью, не оставляющей выбора, и только и смог, что пискнуть, как мышь.

Побледневшая кассирша шепнула что-то своим приятельницам и закатила глаза; с ней случился обморок. Вокруг нее образовалась толпа. Побежали в разные стороны сторожа, охрана, покупатели, опрокинули лоток с бананами в суматохе и даже не обратили внимание на такое чрезвычайное в другое время происшествие. Появился заместитель директора и сказал грозно, что сам шеф уже выехал.

Через полчаса магазин закрылся на перерыв, вход был перечеркнут красно-белыми лентами с надписью «не ходить», и у дверей стояло несколько патрулей полиции и гвардии, несколько машин спецслужб и лимузин директора.

2

В магазинной подсобке давным-давно уже отгородили закуток для всяких жуликов, похожий на камеру в отделении полиции; там и пребывал виновник паники. Он сидел на скрипучем стуле, перед ним возвышались сам господин директор, его зам и крупный чин из полиции со значительным, но потертым лицом. За столом в углу сидел лысый следователь и заполнял протокол. В углу всхлипывала кассирша, которую только что привели в себя нашатырем и легкими пощечинами.

– Товарищи, да ей-бо… да я… Я не хотел, товарищи, я ж ничего плохого! Граждане, милые, дети дома плачут голодные, кушать просят. Жена болеет. Не умышлял ничего, господа хорошие… – мужчина протягивал скованные в наручниках руки к присутствующим в страстном порыве, стараясь убедить их в своей невиновности. По его изможденному лицу из-под очков текли слезы.