Случай в Варфоломеевскую ночь

— Как, ты меня выстегаешь, муж? — она устало улыбнулась. — Или убьешь?

— И это тоже возможно, но сперва я привяжу тебя и займусь на твоих глазах твоей сестрой, как вы франки говорите, надругаюсь над ней.

— Нет, ты шутишь!

— Ты уже видела, как мне легко убить человека, и я не христианин, мне нет дела до ваших предрассудков.

— Элен, он это сделает, не надо, не возражай ему!

— Зачем, мусульманин, ты мучаешь нас? — Элен гордо смотрела мне в глаза.

— У нас женщина не смеет быть гордой рядом со своим мужем, и я не мучаю тебя, я учу.

Я подошел к ней и произнес:

— Клянусь Аллахом, если ты сейчас же не разденешься и не отдашься мне на это самом месте, то я выполню все то, что я сказал! Причем, ты как жена моя, выполнишь все мои пожелания и прихоти.

Она смотрела на меня, широко раскрыв глаза.

— Я вижу, ты сделаешь это… Но как? Здесь, при моей сестре? Нет, это невозможно!

— Что возможно или невозможно, решаю здесь только я. Вы мои жены, непокорных жен я наказываю. Я жду, раздевайся!

— Потушите хотя бы свечи…

— Зачем я буду лишать себя удовольствия? Быстрее!

Негнущимися пальцами она начала рвать свои завязки, не переставая глядеть мне в глаза.

Кофточка, штопанное белье, которого она застеснялась больше, чем наступающей наготы, показались руки, светлые в полутемной комнате, нижняя юбка…

— Нет, я не могу…

— Подумай, на одной чаше весов лежит твоя неспособность снять юбку перед мужчиной, а на другой — мучения твоей сестры.

— Не учи меня!

Она решительно скинула юбку и неверными руками ухватилась за лиф. Собравшись с духом, она сорвала его и обнажила большие груди. Стараясь как-то прикрыть их, она повернулась ко мне боком и начала снимать последнее.

— Вот и все, — сквозь трясущиеся губы тихо произнесла она.

Она стояла полубоком ко мне, уже раздетая, изо всех сил сжимая ноги, наполовину прикрывая, наполовину поддерживая свои полные молочно-белые груди. Глаза ее, еще гордые и полные ненависти ко мне, уже чуть-чуть налились слезами, шея и верхняя часть груди пошли багровыми пятнами.

Я подошел к ней и с грубой прямотой взялся рукой за ее низ, прямо глядя ей в глаза, начал мять и лезть пальцами в промежность. «НЕ-ЕТ…» — со стоном вырвалось у нее, я убрал руку, и что-то наподобие благодарности промелькнуло у нее в глазах. Медленно-медленно я зашел к ней за спину, как бы случайно задевая пальцами ее полные бедра. Зад у нее был широкий, но для девицы ее возраста выглядел он просто прекрасно. Я положил ладонь на скат ее спины, туда, где она переходила в зад, она задрожала и, не поворачивая ко мне голову, глубоко вздохнула и нервно переступила, как породистая лошадь. Я быстро скинул с себя все и начал осторожно прижиматься к ней. Ее била крупная дрожь, дыхание стало прерывистым, и она, подняв подбородок, стремилась как бы улететь от позора.

Я обнял ее сзади и начал целовать шею, которая после каждого поцелуя покрывалась красными пятнами, обхватил ее руками и начал бороться с ней за право на грудь.

— НЕТ, НЕТ… — но мои руки уже полностью овладели ее грудями, пальцы ласкали соски, то раздвигая груди, то собирая их в один кулак. Там было чем поиграть!

— О-о-ох… — ноги ее подкосились, и мне пришлось поддержать ее. С силой всунув колено между ее ног, я почти посадил ее. Голова Элен запрокинулась, и она попыталась вырваться, но после того, как я ее сильно сдавил, попытка прекратилась.

— Отпустите меня сударь, сжальтесь… — но я начал по очереди целовать ее ушки, покусывая и пуская слюну в ушные раковины и натирая ее на своей ноге.

— Иди к стене, — внезапно жестко приказал ей я, но она или не поняла меня, или снова решила проявить непокорность. Тогда я сильно пихнул ее по направлению к стене. Пробежав по инерции несколько шагов и стараясь даже сейчас не разжимать колен и не выпускать грудей, она вжалась в стену и повернула голову ко мне.

На ее лице появился внезапный испуг, только сейчас она увидела меня обнаженным. Зрачки ее стали расширяться, конечно, ее поразил вид моего дергающегося члена. В ее культуре было естественным не видеть таких вещей. Так, даже замужние женщины из высших и средних слоев в большинстве своем только ощущали, не присматриваясь. Что и говорить о девице, прожившей всю свою жизнь в строгой религиозной семье пастора!

Стараясь не спугнуть, я тихо подобрался к ней. Она уткнулась щекой в стену и зажмурилась. Прижавшись и вдавив ее в стену, я продолжил поцелуи, оглаживая руками бедра и стараясь залезть в промежность. Наконец, спереди и сзади я взял ее за низ и начал мять, почти поднимая на ладонях. Она задергалась, пытаясь слезть с неожиданно появившейся для нее перекладины, но безуспешно.

— Отпустите меня, милорд, я сделаю для вас все что угодно, то, что вы делаете, постыдно, это позор, она смотрит на нас, пусть хоть отвернется, ОХ, НЕ МОГУ! — она забилась у меня в руках, и я еле удержал ее. (Молоденькая девушка в ступоре стояла у другой стены, прижав руки к вороту, рот ее был широко раскрыт, она была белой как мел.)