Случайная любовь

А вот и Юля. Она пришла без опоздания. Приблизилась, остановилась, взглянула на него. Она была в брючках, которые ей так шли. «Ну и хорошо. Ее выбор, – подумал Сережа, не спуская с нее горевших глаз, и все еще не веря, что такая девочка встречается с ним. – Я тоже буду вести себя благоразумно».

Взглянув на него, она вдруг мысленно раздела Сережу, обежала взором его свежее, сильное, зовущее к себе тело, и легонько содрогнулась – сможет ли она вести себя так, как задумала?

Он не спускал с нее тревожных, ласковых глаз. В них для нее была какая-то магическая сила. Страстно забилось сердце. От него ничего не ускользнуло в выражении ее лица: черные изогнутые ресницы чуть подрагивали. Сколько в тот вечер в ее облике было чистоты, чистоты наивной, милой, влекущей.

И в этот момент его пронзило вдруг ощущение недоступности этой девочки, не недоступности тела, а той недоступности, которая за телом, за ее лицом, голосом, за смехом, недоступности душевной, которая сулит счастье.

Но это было лишь мгновение. Сережа подошел и обнял ее, – лишними были слова. Она не сопротивлялась. Только выразительно, поразительно живыми горящими глазами взглянула на него.

Волнистые волосы рассыпались по плечам и груди. Сегодня как никогда в ней была для него какая-то необъяснимая, влекущая, безрассудная порабощающая сила.

Вдыхая исходящий от нее возбуждающий аромат, он старался не быть грубым. Голова кружилась. Ведь только одно: это безумно влекущее его к себе молодое ослепительное тело! Все забыть, от всего отказаться и только им обладать. И в этом, казалось ему, неизъяснимое человеческое счастье…

Сережа сразу же почувствовал как его трепет передается ей. Идя на свидание, она твердила себе, что будет вести себя сдержанно. Они прогуляются в этот чудный теплый вечер при свете луны вдоль реки, выйдут к лугам, пройдутся пролесками вдоль старого леса…

Конечно, он станет ее целовать. И что уж лукавить – ее тело будет томиться в истоме, но как только его ласки зайдут далеко, она его остановит, а потом, может быть, и уступит, но капельку. Он будет целовать ее руки, лицо, шею, но не губы. Сегодня она будет сдержанной и благоразумной.

Юля специально пришла в брючках – это тоже ему кое о чем скажет. Она его еще не совсем простила.

Но Юля не учитывала того, что между ними растворилась, пропала черта, разделявшая их, черта стыдливости, а протянулись нити нежности, ласки, безумной страсти, перед которой они были беззащитны.

И вот теперь, когда он обнял ее, прижал к себе, а его сильные руки стали ласкать ее тело, когда она, прижимаясь к нему, почувствовала, встав на цыпочки, в нижней части живота его прижимающуюся к ней пульсирующую плоть, все сразу же было позабыто. Ее охватила страсть, и она потянулась лицом к его лицу, отчаянно ища своими губами его губы.

Их губы встретились, позволив властвовать первобытным чувствам. В сторону ушли противоречия. Красота страсти была велика и медленно срывала покрывало с загадочного, манящего и желанного.

– Здесь не удобно, – прошептала она. И они, рука об руку, не глядя под ноги, спотыкаясь, прижимаясь друг к другу, пошли словно пьяные к стогу сена.

Но это был совсем не тот стог, под которым они раньше вели любовные игры. Тот стог напоминал бы им о той временной размолвке. И, не сговариваясь, они изменили место.

Юля прислонилась спиною к сену. Тела их сплелись, а губы вновь стали искать друг друга. Затем Сережа отстранился от нее, надергал несколько охапок сена, приготовил лежанку и виновато выразительно посмотрел на нее. Юля заколебалась.

– Просто посидим, – предложил он, но она надула губки.

– На сене не хочу.

– Садись на колени, – читая ее мысли, устраиваясь поудобнее, предложил Сережа.

На колени не получилось.

Тогда он сел, прислонившись спиною к стогу, а Юля примостилась у него на вытянутых ногах.

– Я не тяжелая? – спросила она, устраиваясь поудобнее, а как устроилась, прильнула, словно ребенок, щекою к его щеке.

– Совсем нет.

– Если тебе будет тяжело, ты не стесняйся, скажи.

В ответ Сережа ее поцеловал.

Они занимались волшебством, а вверху в черном небе искрился бесчисленной колеблющейся игрой звездный праздник. Им было чуть-чуть грустно и в тоже время легко на душе в этой молчаливой сгущающейся темноте, в которой появились таинственные темные очертания не то деревьев, не то стогов сена, не то возвышенностей, не то оврагов. Все отодвинулось, потускнело. Только лица друг друга стояли перед ними, с чувственными ожидающими поцелуя губами, с приспущенными веками глаз во время поцелуев. Благоухание, исходившее от их свежих юных тел, кружило голову и без слов звучало:

Любишь?

Люблю милая, одна ты.

Любишь, зачем же мучаешь?

Нет, это ты мучаешь.

Его захлестнула очередная волна чувственного желания, но сегодня он, наученный горьким уроком, сдерживал себя, был робок и осторожен. И странно, – это щекотало, задевало её самолюбие, еще больше ее возбуждало и тянуло к нему.

А когда у Сережи затекли ноги, Юля, хоть он ничего и не говорил, это почувствовала, слезла с его коленей, села рядом, прильнула спиною к сену и, поправляя волосы, закинула, прогнувшись, за голову руки. Сережа не сводил с нее горевших глаз, а она сдерживала набегающую на лицо шаловливую улыбку.

В этой позе, а Юля знала это, она была опьяняюще желанна и не только возбуждала, но и дразнила его. Сереже хотелось взять ее без промедления, но он все еще сдерживал себя, ни на что не решался. И она, заитригованная, стала обдумывать то немногое, что она знала о его желании, чтобы его ободрить.

– Сережа, ты очень хороший парень, – почему-то с грустинкой в голосе прошептала она и словно нечаянно коснулась своей ножкой, с которой скинула туфлю, его ноги.

Он наклонился над ней, взглянул в ее блестевшие в лунном свете с бесятами в глубине глаза, и уже теряя благоразумие, не мог удержаться.

Прошло более двух недель с тех пор, как он впервые увидел ее, купающуюся в реке, и с тех пор перед его глазами постоянно стояло ее тело в своей прекрасной влекущей к себе красоте. С тех пор было столько возможностей и ошибок. Он уже так же, как и она, истомился, даже похудел, потерял сон и не мог больше ждать. Его вежливость и благие намерения в очередной раз остались позади. Ему казалось, что ей, так же как и ему, страстно хотелось того же. И она должна была принять его.

Теряя контроль над собой, Сережа впился в ее губы. И она, принимая его, уступила. Ее руки обвились вокруг его шеи, бедра выгнулись, выгнулись так, как могли выгнуться только у нее. Она затрепетала, желание соединиться с его телом затопило ее с ног до головы. Огонь был выпущен.

В очередной раз исчезли все причины, мешавшие им сплестись в объятиях друг друга. Они сгорали от чувственности и страсти. Эти чувства были столь велики, что, казалось, не было обратной дороги.

На этот раз он не хотел ее без любовной игры, просто так. Он уже один раз жестоко ошибся.

«Ах, если бы она была в коротенькой юбочке! – подумал он. – Тогда все было бы намного проще». Расстегнулись пуговки блузки, обнажилось до талии тело.

Ему была знакома пьянящая ароматом и свежестью атласная гладкость ее грудей, их вкус, ее трепет, но и на этот раз в любовной игре, когда он ласкал ее тело, ему вновь показалось, что все это он видит и чувствует впервые. Ее тело обладало каким-то волшебным секретом очарования.

Расцеловав груди, он спустился вниз, а когда стал колдовать над пупком, она выгнулась, застонала.

А вот и пуговка брюк. Ее расстегнуть было проще простого. Тут же замочек молнии. Он его потянул вниз, расстегнул молнию, она приподняла стан, и он без труда спустил брючки сразу вместе с трусиками почти до коленей.

Сережа прильнул к сказочным ножкам, стал их целовать, одной рукой гладил ее бедра, а другой оголял от одежд ее и свое тело. Юля не сопротивлялась. Волшебство продолжалось.