Он снова взглянул на шляпку. Она выглядела поразительно стильно, почти по-французски. Неудивительно, что леди из деревни пользовались услугами Мэдци.
– А ваш отец не мог вам помочь? – спросил он.
Она пожала плечами.
– Папа очень хорошо умел избегать всего, что могло нарушить его покой. К тому же он никогда не любил мою бабушку. Правда, она тоже его не любила.
Некоторое время она работала молча. Тишину нарушало только потрескивание дров в камине.
Он представил ее себе юной девушкой, которая своим трудом добывает себе хлеб в деревне, ухаживает за старенькой бабушкой, выращивает овощи и постигает мастерство шляпницы. Она радуется, когда за ней прислал отец, и предвкушает дебют в свете, а вместо этого ее ждет место нянюшки в детской. Должно быть, она была тогда страшно разочарована.
Она снова критически осмотрела шляпку со всех сторон.
– Нужно добавить что-то еще. Возможно, немного цветов. В этом году в моде обильно украшенные шляпки, а миссис Ричардс любит идти в ногу с модой.
Непостижимые существа эти женщины. Откуда ей, похороненной в этой глуши, знать о том, что сейчас в моде?
– Значит, вы так и не дебютировали в свете?
Покопавшись в куче обрезков и лоскутков, она собрала крошечный букетик из ленточек и искусственных цветов.
– Нет. Папа сказал, что в этом нет необходимости. Это слишком дорого обойдется, а у него уже есть договоренность.
– Договоренность?
– Мне это очень не понравилось, – сказала она.
По вздернутому подбородку он видел, что дальнейших объяснений не последует. А она принялась пришивать цветы к ленте шляпки.
– Разве ваша бабушка не могла помочь с детьми?
Она покачала головой.
– Она умерла за шесть месяцев до того, как папа послал за мной. Я, конечна, сообщила ему о ее смерти, но он послал за мной только после смерти его второй жены, когда он остался с четырьмя маленькими детьми и новорожденным младенцем на руках.
Она пришила последний цветочек и тихо добавила, как будто это не имело значения:
– До тех пор я даже не знала, что у меня есть братья и сестры. Конечно, я знала, что он снова женился, но за те десять лет, которые я прожила с бабушкой, он ни разу даже не упомянул о детях.
Десять лет! А потом обнаружить, что у него имеется другая большая семья, а ты старшая из шестерых детей!
Какая обида…
У него вдруг шевельнулись какие-то воспоминания. У него был брат, о котором ему никогда не говорили. Или даже два брата? Он не был уверен.
Он вспомнил, какой гнев это вызвало. И кажется, ревность. Или даже ненависть к чужакам, посягнувшим на его территорию. Но подробностей он не мог вспомнить.
– Когда умер ваш отец?
– Два года назад. Своим детям он оставил только долги, так что…
Она пожала плечами.
– У вас больше нет никого, кто мог бы помочь вам?
Она снова подняла шляпку, осматривая ее со всех сторон.
– Что вы на это скажете? – спросила она, надев шляпку на голову и повернувшись к нему.
Он был потрясен. Каким образом из кучи лоскутков и обрезков появилась эта стильная французская шляпка? Но он решил не отвлекаться.
– Очень красиво, – сказал он.
Итак, не имея никакой поддержки, она оказалась полностью ответственной за детей, которых едва знала. И с тех пор работала на них не покладая рук.
– Вас, должно быть, это возмущает? – тихо спросил он.
– Возмущает – что?
– То, что вам навязали детей без…
– Навязали? – удивилась она. – То, что я ращу детей, меня ничуть не возмущает. Я люблю их. Они – моя семья, самое дорогое, что у меня есть на свете. Поэтому я не позволила этой родственнице взять Сьюзен. Пока я могу ухаживать за детьми, я не допущу, чтобы кто-нибудь нас разлучил. Меня возмущало лишь глупое, эгоистичное транжирство отца – он ничего не оставил детям, кроме кучи долгов. Но жизнь меня научила не тратить время на бесполезные сетования, которые никому не помогают и лишь усиливают горечь. А теперь, мне кажется, пора ложиться спать, – улыбнувшись, сказала она и исчезла в буфетной.
Ее слова и обворожительная улыбка, которая их сопровождала, вызвали приятную дрожь во всем его теле. Он снова улегся и стал ждать, замирая от предвкушения. Несколько минут спустя она вернулась, одетая в толстую фланелевую рубаху и шерстяную шаль, завязанную спереди узлом, чтобы скрыть грудь. Он понимал, что было холодно и фланелевая рубаха была разумным выбором. Но ей она не нужна. Уж он не даст ей замерзнуть.
Она поставила перед огнем экран, потом торопливо вышла и вернулась со скатанной постелью.
– Что, черт возьми, это такое? – воскликнул он, сев в постели так быстро, что закружилась голова.
Он отлично знал, что это такое.
Она удивленно приподняла бровь.
– Простите, не поняла?
«Черт бы побрал мой язык», – подумал он.
– Что вы делаете?
– Это мой дом, мистер Райдер, и я буду спать там, где пожелаю.
– Вы замерзнете на каменном полу.
Она отогнула угол лоскутного одеяла.
– Сегодня совсем не так холодно, как было в последние ночи. Со мной будет все в порядке.
– Я этого не позволю!
– Не позволите? – Она холодно взглянула на него. – Вы забываетесь, сэр.
– Если вы думаете, что я позволю женщине спать на холодном полу, когда сам сплю на ее кровати, то вы глубоко ошибаетесь.