Нэш отвел Мэдди в дом и усадил перед огнем. Она сильно замерзла, что было результатом не только ночного холода, но и перенесенного потрясения.
Он взглянул на кровать. Ему хотелось лечь в постель вместе с ней, обнять ее и утешить, но он не мог этого сделать. Несмотря на все события этой ночи, он не доверял себе.
Он обещал, что она будет с ним в целости и сохранности, но ему не удалось защитить ее огород и пчел. И он был не намерен еще более ухудшать ситуацию, отобрав у нее невинность.
Усадив ее в ближайшее к огню кресло, он стал подкладывать дрова, пока огонь не запылал в полную силу. Положив в угли парочку кирпичей, он повесил над огнем чайник. Мэдди сидела, уставившись в огонь, и мысленно оплакивала судьбу своих пчел.
– Они, должно быть, сгорели мгновенно, – сказал он. – И наверное, ничего не почувствовали.
Интересно, чувствуют ли боль насекомые? Он этого не знал.
Он нашел свою флягу и поднес к ее губам.
– Выпейте.
Она послушно сделала глоток, но содрогнулась, ловя ртом воздух, и закашлялась.
– Это всего лишь коньяк, французский коньяк хорошего качества. – Он потер ей спину, успокаивая. – Вот увидите, он вам поможет.
Она наконец перестала кашлять.
– Противный. Он обжигает все внутри.
– И согревает кровь. Разве вам не стало лучше?
Она не удостоила его ответом, но перестала дрожать, несколько расслабилась, и из ее глаз исчезла эта опустошенность.
– Я должна выйти и посмотреть, нельзя ли спасти что-нибудь из моих растений…
– Даже не пытайтесь. Мы узнаем, что можно сделать, утром, – решительно сказал он.
Он положил в чашку ложку меда, добавил коньяку и налил немного горячей воды из чайника.
– Это тодди, горячий пунш, – сказал он, заставляя ее обхватить пальцами горячую чашку. – Это вас быстро согреет.
Она с благодарностью приняла чашку и отхлебнула из нее. Сначала с осторожностью, потом с большим удовольствием. Там было много меда, так что на сей раз она проглатывала коньяк без труда.
Ее пальцы были ледяными. Он взглянул на ее ступни и мысленно выругался. Подол ее ночной сорочки и тонкие туфельки без задников насквозь промокли и испачкались в грязи. Понятно, что она замерзла.
Порывшись в ящике, где она хранила свою одежду, он извлек чистую ночную сорочку и шерстяную шаль.
Мэдди допила пунш и свернулась в кресле с закрытыми глазами.
Он быстро расстегнул застежку ее плаща. Неудивительно, что она замерзла: плащ был выношен до ниток. Он снял его и начал расстегивать пуговки на сорочке.
Она моментально открыла глаза.
– Что… что это вы делаете?
– Ваша одежда промокла. Вам нужно переодеться.
– Не надо!
Она оттолкнула его руки.
– Ладно, сделайте это сами.
Подав ей согретую ночную сорочку и шаль, он отошел еще немного и повернулся к ней спиной.
Позади него шуршала ткань. Он стиснул зубы, представив себе, как она снимает через голову ночную сорочку и пламя камина бросает блики на ее обнаженную кожу. Ему потребовалось собрать в кулак всю силу воли, чтобы не повернуться, не схватить ее в охапку, не отнести на кровать и не согреть самым эффективным из всех способов.
Какая муха его укусила, когда он давал ей проклятое обещание?
Кажется, прошел целый век, прежде чем она сказала:
– Теперь можете повернуться.
Он медленно повернулся, надеясь и не смея надеяться, что она, как он это себе воображал, предстанет перед ним абсолютно без одежды, освещенная огнем камина. Однако она – увы! – была застегнута до подбородка и завернута в шаль.
– Но на вас, черт возьми, все еще надеты эти туфельки.
Она наморщила лоб.
– Я забыла. Ноги у меня так замерзли, что я их даже не чувствую.
Пробормотав что-то себе под нос, он схватил полотенце, опустился на колени, снял с нее туфельки и тщательно вытер насухо ее ноги. Они были холодными, как лед. Он стал осторожно разминать их, и она застонала – то ли от удовольствия, то ли от боли.
– А дети все проспали, – сказала она с удивлением. – Вокруг такие разрушения, а они даже не проснулись. На этот раз он вел себя тихо.
– Значит, хотя бы за это надо благодарить судьбу, не так ли?
– Да. Было бы ужасно, если бы они видели, как горят пчелы. А Джейн и Сьюзен встревожились бы из-за кур и захотели бы выйти из дома и убедиться, что они в безопасности… вы ведь проверите потом, все ли там в порядке? – спросила она и, не дожидаясь его ответа, продолжила: – И мальчики расстроятся: они потратили столько сил, работая на огороде! А Люси? Бедняжка так любила пчел. Она рассказывала им сказки.
Мэдди закусила губу и замолкла.
Он чувствовал, что она едва сдерживает слезы, и с трудом сдерживал настойчивое желание схватить ее в объятия и поцелуями стереть эти слезы с ее лица.
Он массировал и разминал ее ступни, пока они не стали теплыми и розовыми.
– А теперь в постель, – произнес он охрипшим голосом.
Она не шевельнулась.
Тогда он схватил ее в охапку и поднял с кресла.
– Что выделаете? Как же ваша лодыжка? – запричитала она.
– С ней все в порядке.
Он немного прихрамывал, но в этом был виноват разрезанный сапог на одной ноге, который портил его походку. Лодыжка болела, но боль была вполне переносимой.