Я мечусь глазами по его лицу и не могу сдвинуться с места. Дыхание вновь учащается. Он надолго прилетел? Или через пару дней снова вернётся в Москву?
– Только что звонила. Почему ты не предупредил? – Вздыхаю и всё же делаю шаг навстречу, понимая, как морально измотана этой разлукой.
– А чёрт его знает, – пожимает он плечами. – Сказал бы заранее – ты была бы на иголках весь день.
– Ты же не улетишь? – шепчу я. – Останешься до родов, да?
Сердце быстро стучит, пока жду Пашин ответ.
– В тоннеле сейчас ремонт идёт. Скитаться по гостиницам, когда у жены жильё за границей? Нужно быть полным глупцом, лап, – зевает Измайлов и наконец заключает меня в свои объятия.
Несмотря на то, что он здесь и прилетел, в груди всё равно тоскливо тянет. Я давно стала зависимой от него. И этого не изменить. Мы долго стоим посреди прихожей и обнимаемся.
– Паш?
– Что? – тихо отзывается он, перебирая пальцами мои волосы.
– Когда ты в последний раз нормально отдыхал?
Измайлов отстраняется, на его лице появляется задумчивое выражение, улыбка исчезает.
– Подловила, Софья, молодец. Почти трое суток не спал. Думал, в самолёте подремлю, но не получилось. Валюсь с ног от усталости.
Ответ для меня и так очевиден.
– Ты голоден?
– В самолёте перекусил.
– Тогда идём в спальню, – распоряжаюсь я и тащу его за руку вглубь дома.
Свежим ремонтом в детской и гостиной похвастаюсь позднее.
– Уверена? – усмехается Паша и опускает глаза на мой выпирающий живот. – Тебе разве можно?
– Спать пошли, псевдоизвращенец. Знаю ведь, что не прикоснёшься ко мне.
– Лап, мне бы в душ для начала…
– Потом сходишь. – Я толкаю его на кровать и устраиваюсь рядом.
Измайлов аккуратно прикладывает ладонь к моему животу, не сводя с него уставших красных глаз. Наверное, непривычно видеть меня такой круглой? Самой иногда не верится, что внутри меня развивается новая жизнь.
– Спит? – спрашивает он.
– Очень редко. Весь в отца, – подначиваю я.
Паша усмехается и достаёт из кармана джинсов телефон. Снимает блокировку, открывает галерею и протягивает мне.
– Что там? – Я прищуриваюсь и не тороплюсь брать «мину замедленного действия», заметив, каким предвкушением горят его глаза.
– Видео в папке. Посмотри.
Сажусь по-турецки и открываю ролики один за другим. Их порядка тридцати штук, есть очень смешные. Все они с детьми и отцовскими шалостями. Я досматриваю до конца и делаю то, что считаю правильным и уместным в этой ситуации. Это же открытый троллинг! И Измайлов этого нисколько не скрывает, жадно наблюдая за моим лицом и мимикой. Подготовился, засранец?
– Ты всю папку удалила, – досадливо замечает Паша. – Неужели ничего не понравилось? Софья, у ребёнка должно быть счастливое детство, не будь скучной наседкой, – ехидничает он.
– Да, – соглашаюсь я. – Счастливое детство, а не суровое и опасное младенчество.
Паша забирает телефон и кладёт его на тумбочку.
– Ладно, лап. Убавь контраст своего недовольства. Ничего подобного я не собирался делать. Но так соскучился по блеску чёрных глаз и возмущению в твоём голосе, что не смог удержаться, – довольно улыбается он и опять зевает.
Смотрит при этом так, будто действительно скучал. От нахлынувших чувств я задыхаюсь. В глазах собирается влага, и, чтобы Паша её не увидел, я отворачиваюсь и снова укладываюсь на его плече. Измайлов расспрашивает о ремонте, о посещениях клиники и успехах в обучении. Мне приходится делать паузы, когда говорю, потому что дыхание то и дело перехватывает. В какой-то момент он закрывает глаза и проваливается в сон. Я крепко прижимаюсь к нему и вдыхаю запах, не в силах поверить, что теперь Паша рядом и никуда без нас не улетит. Долго прислушиваюсь к его тихому и размеренному дыханию. Не удивлюсь, если ушёл в спячку дня на два. Если не больше. А я с радостью к нему присоединюсь. В последнее время часто клонит в сон. Наверное, организм готовится к родам.
Но совместным планам выспаться и отдохнуть, к сожалению, не суждено осуществиться, потому что рано утром у меня отходят воды и начинаются постоянные схватки.
49 глава
– Ты уверена, что их можно одних оставлять с детьми? – спрашиваю я, наблюдая, как Измайлов и Асадов в гостиной развлекают сыновей и при этом громко смеются. Будто сами малые дети.
Можно долго смотреть на них и при этом испытывать странные чувства. Это и нежность, и тревога, и восхищение – бесконечный калейдоскоп.
– Справятся, – невозмутимо отвечает Наташа и продолжает спокойно зашнуровывать Тимуру кроссовки. – Это знаешь, как говорят? Появляется первый ребёнок – всё стирается, гладится, бывает, что и по два раза, так как должна быть стерильность. Когда появляется второй ребёнок – стирается, иногда гладится, главное, чтобы он не ел из миски кота, а когда третий – если он поел из миски кота, то это проблемы кота. Что-то в этом есть, – усмехается она и выпрямляется, одёргивая пиджак.
Тоже смотрит в сторону мужчин и ласково улыбается.
– Неплохо смотрятся, да? Им идёт.
Я утвердительно киваю.
– Мам, я котика хочу, – говорит Тимур.
Наташа опускает голову и задумчиво смотрит на сына.