– Дома ты нежная и ласковая лапуля. Не будем превращать наше новое жилище в лечебное заведение, хорошо? Я действительно не фанат больниц и врачей. У меня первоклассный невролог, и этим всё сказано.
– Медсестра в коротком халатике и с декольте тебя устроит? Ещё пару месяцев вполне смогу влезть в форму из секс-шопа, а потом… – Я осекаюсь, когда Паша начинает громко смеяться.
– Извини. Представил тебя в этом наряде и с животом. Беременная развратница из секс-шопа, – продолжает он стебаться, а я обиженно надуваю губы.
– Я всего лишь спросила, принял ли ты обезболивающее… И твои советы, Паш… Прими вопросы о самочувствии как данность и смирись. Я всё равно найду способ увидеть твою медицинскую карту, понял? Уже погуглила, что там в медотводах для поступления в гражданскую авиацию, примерно представляю, с чем ты столкнулся, и от этого мне очень неспокойно. Переживаю, что это аневризма и у тебя в голове мина замедленного действия… – Снова осекаюсь, потому что Паша сжимает меня в руках.
– Кто ты говоришь? Терапевт? Какое счастье, что не психиатр. Ну или не патологоанатом.
Припечатываю его кулаком по груди и хочу вырваться, но Паша усиливает захват и целует меня, засовывая язык в рот. И судя по тому, что упирается мне в живот, не только язык хочет засунуть. Но, как и обещал, не трогает меня.
– Серьёзно, лап. Прекращай, – хрипло выдыхает он. – Меньше паники, мы не идём ко дну. В небо взлетаем через пару часов. Я здоровый мужик, всё у меня отлично. Нет никаких мин замедленного действия в голове. Если только чуть ниже. – Паша двигает бёдрами навстречу, и я ещё отчётливее чувствую его твёрдость.
Настаёт мой черед закатить глаза.
– Мне к соседке нужно. Отдать ключи и блинчики, которые в тебя не влезли.
– Правда больше не лезет. Отдай.
Он выпускает меня из рук и достаёт из кармана джинсов телефон. Вызывает такси и как ни в чём не бывало начинает собирать свои вещи. Через час мы приезжаем в аэропорт. Я впервые лечу джетом и с интересом осматриваюсь по сторонам. Занимаю место рядом с иллюминатором, пока Паша, не прекращая, с кем-то разговаривает по сотовому. Перед взлётом закидывает в себя несколько таблеток. Щурится и раздражённо усмехается, заметив мой пристальный взгляд. Протягивает блистеры, чтобы прочитала название.
– Эта от давления. Эта – обезболивающее, – перечисляет он. – Я гипертоник, потому что почки отбили в двенадцать. Киста головного мозга и боли вследствие тех же ударов от недоносков. Наблюдаюсь у невролога каждые полгода или год. Зависит от самочувствия. Динамика роста отсутствует. Операция не нужна. Не аневризма. Исчерпывающе? – чеканит Измайлов и почему-то злится.
– Вполне, – спокойно отвечаю я и задумчиво прикусываю нижнюю губу.
В целом действительно ничего страшного. Особенно если наблюдается у врача. Теперь понимаю, почему он не любит летать и почему так часто болит голова. Слабое место у него там.
– Я подремлю. Толкни, как на снижение пойдём.
Паша прикрывает глаза, а я отворачиваюсь к иллюминатору, борясь с желанием взять в руки телефон и проверить кое-какую информацию в интернете. Но потерпит до приземления.
Измайлов засыпает почти сразу же. Я долго рассматриваю его лицо, которое выглядит значительно лучше. Синяки на скуле и чуть выше брови сходят и не сильно бросаются в глаза. На подбородке тоже имеется отметина, но под щетиной не видно. Люблю мгновения, когда он не замечает моих изучающих взглядов. Беру его руку, лежащую на моём колене, и переплетаю наши пальцы. Когда он рядом, всё время хочется его трогать, прикасаться. Прижаться. Ни с кем не возникало подобного желания. И с такой нежностью и теплом, как он, ко мне никто не относился. Даже не верится, что Паша пережил подобный кошмар в детстве и сохранил в себе человека. А может, как раз поэтому и сохранил – чтобы никогда не превратиться в того, кто пытался его сломать?
Раньше казалось, что любовь – это прекрасное, лёгкое и светлое чувство. Отчасти так, но лишь отчасти, потому что последние два дня меня в буквальном смысле выворачивает наизнанку и всё дрожит внутри, когда смотрю на Пашу. Он шумно вздыхает, морщится во сне, сжимая мою руку. Кладёт голову мне на плечо, едва на нём помещаясь, и сердце пропускает удар, чтобы потом забиться, как сумасшедшее. Я очень жалею, что не встретила его раньше.
Когда стюардесса появляется в салоне и просит пристегнуться, нежно касаюсь губами щеки Паши.
– Мы идём на снижение, – ласково произношу я и снова целую его.
– Хорошо. – Он зевает и, взъерошив волосы, впивается в меня заспанными глазами. – Всё нормально, лап? – Приподнимает пальцем мой подбородок и разглядывает лицо. – Почему такая бледная, а? И зрачки по пятаку. Завтра позвоню своему неврологу и попрошу, чтобы узнал контакты лучших гинекологов Москвы. И водителя тебе подыщу. Или Степана за тобой оставить?
– Как посчитаешь нужным.