Случайная тайна от олигарха

Моргаю, чтобы прийти в себя и поспешно открываю перед Давидом полупрозрачную дверь.

— Вот сюда, пожалуйста, у окна, — указываю рукой в направлении своего стола, который стоит возле окна.

Растерянно замираю у порога и ловлю себя на мысли, что буквально упиваюсь видом широкой тренированной спины и крепкими мужскими ягодницами, что прорисовываются под лёгкой тканью брюк. Почти стону вслух. Ну, почему он такой… такой…

— Мирьям, тебе плохо?

Обеспокоенный голос Давида заставляет вздрогнуть. Я ощущаю, как вдоль шеи, все ниже и ниже, опускается жар. Когда встречаюсь с его взглядом, в котором четко прослеживается тревога и забота, чувствую себя еще более не ловко. Отстань! Нельзя быть таким классным! Да что же это со мной?

Неужто гормоны так шалят?!

Как еще объяснить, что меня буквально потряхивает от близости Садулаева? Порывисто щипаю себя за руку. Черт! Кажется, пауза слишком долгая! Слегка улыбаюсь дрожащими губами, прежде чем ответить:

— Нет. С чего ты взял? — завожу за ухо непокорную прядку волос и скованно сжимаю руки перед собой. — Абсолютно все в порядке. Просто отлично, — звучит так наигранно и фальшиво, что я решаю помолчать.

Давид встревожено разглядывает мое лицо, прежде чем ответить:

— Не знаю, ты такая тихая, не похожа на саму себя и внезапно раскраснелась, — Садулаев оглядывается на окно, а затем вновь возвращает взгляд на меня. — Давай-ка, милая, я приоткрою окно. Немного свежего воздуха тебе не помешает. — озабоченно сводит соболиные брови на переносице и отходит к окну.

Я почти физически ощущаю, как щеки заливает горячая алая краска. Боже! Если бы он только знал причину моего столь «странного» поведения.

Тьфу, не дай Бог!

Слова про окно звучат не как вопрос, а как утверждение. Поэтому я молча наблюдаю за тем, как самый идеальный мужчина на свете протягивает руку, на которой красуются «Ролекс» к окну и открывает его, подняв перед этим «римскую» штору. Помещение почти мгновенно заполняет свежий слегка прохладный воздух. Отмечаю, как Давид почти незаметно трет левое плечо.

— Что такое? Болит? — порывисто подаюсь вперед и почти не осознаю, как отказываюсь рядом. Пальцами провожу по тонкой ткани рубашки, под которой отчётливо ощущаются твердые, словно сталь мышцы. Они такие горячие, неподатливые… такие… Вдыхаю, как ненормальная, его одеколон, а когда понимаю, что это не осталось не замеченным для Садулаева, растерянно лепечу:

— Вкусный…

Давид приподнимает бровь, и я понимаю, что сморозила.

Поспешно зажимаю ладонью рот, будто боясь сболтнуть очередную глупость.

Зрачки темных глаз Садулаева расширяются так сильно, что почти доходят до радужки глаза. Нет никаких сомнений в том, что ему пришлись по вкус мои слова.

Боже! Надо же такое ляпнуть!

Вкусный… Сейчас керамогранит под моими ногами разверзнется, и я провалюсь от стыда.

Пусть!

Так будет даже лучше. Но все же характер бойца не позволяет сдаться, поэтому я пытаюсь выкрутиться из своего «скользкого» положения.

— То есть, я хотела сказать, — пожимаю плечами, как можно непринуждённее, — аромат хороший. Это из последней коллекции, да? Кажется «Гуччи»? — голос дрожит, но я не сдаюсь. Тону в темных глазах, которые, кажется, ласкают своей бархатной тьмой. Садулаев сейчас выглядит самым настоящим князем Тьмы, повелителем пороков и запретных наслаждений. А кто же тогда я? Должно быть, одна из заблудших и потерянных душ.

— Потянул мышцу в зале, ерунда, — его губ касается легкая тень улыбки, от которой тут же появляется ямочка на правой щеке.

До сих пор занимается боксом? Раньше, насколько я помню, Давид не пропускал ни одной тренировки.

— Дай, гляну?

Неужели это сказала я?

Глаза широко раскрываются, когда Садулаев послушно садится на стул возле меня, намекая этим жестом на то, что он в моем полном распоряжении. Облизываю внезапно пересохшие губы. Пальцы слегка подрагивают, когда тянусь к вороту его рубашки, чтобы расстегнуть верхние пуговицы.

Что я делаю?!

Разум, запертый за толстой бронированной дверью, не может пробиться. Что-то сдерживает его… Пальцы порхают, словно крылья бабочки, от одной плоской пуговки к другой, пока я не останавливаюсь посреди тяжело вздымающейся широкой грудной клетки. По тому, как она стала быстрее подниматься и опадать, понимаю, что не одна я до дрожи взволнована происходящим.

Я только гляну и все. Мне просто нужно убедиться, что с ним все в порядке. Автоматически убираю полы рубашки в стороны и приоткрываю рефлекторно губы. Большой багровый синяк весь испещрённый синими прожилками… Выглядит жутко, но почему-то вызывает смешенные чувства. Веду подушечкой пальца вдоль кровоподтека. Мышца Давида непроизвольно сокращается от моих движений. Вскидываю взгляд на его лицо. Темные глаза прикрыты длинными черными ресницами.

Мимика такая, как будто ему больно, но это не так. Сильные пальцы настойчиво по-хозяйски обхватывают мою ногу. Жгут, словно языками пламени чуть выше колена, и принимаются двигаться выше.