Я резко отодвигаю щеколду и распахиваю дверь. Мишель тут же вылетает и врезается в меня на полном ходу. Она вжимается в мое тело и сгребает в охапку мою футболку. Всхлипывает, уткнувшись лицом мне в плечо, и мне ничего не остается, как обнять ее. Нос сам тянется к волосам, и я вдыхаю такой нежный запах. Мы несколько минут стоим так, пока ее не перестает трясти. Я поглаживаю ее спину и тихо шепчу на ухо:
- Ш-ш-ш, все хорошо. Тихо, девочка, все в порядке.
- Ты… не ушел, - сквозь всхлипы.
- Нет, я здесь, маленькая. Тише. Ну, что случилось?
Я поднимаю ее заплаканное лицо и смотрю на покрасневший кончик носа, распухшие от слез глаза и мягкие губы. Нежно вытираю большими пальцами слезы со щек. У меня даже скулы сводит от желания, и мышцы во всем теле вибрируют. А в голове стучит: «Моя».
- Мне приснилось… - всхлипывает она. - Приснилось, что они пришли за тобой. Что убили тебя, а я осталась в подвале одна. И что они ушли и бросили меня там. И я понимаю, что никогда оттуда не выберусь.
Ну вот, нам не хватало только клаустрофобии.
- Пожалуйста, Финн, можно мне хотя бы на пять минут выйти оттуда и побыть наверху? Пожалуйста, я умоляю тебя, не заставляй меня сейчас снова туда спускаться. Я не… не выдержу.
Я медленно киваю, вытирая новую порцию слез.
- Тише. Я рядом.
Не могу сдержаться, и снова прижимаю ее к себе. Она несмело обвивает руками мою талию, а потом сжимает руками сильнее, и по мне прокатывает волна какого-то нереального блаженства. И пускай сейчас она обнимает только потому что ей страшно, мне пока этого достаточно. Я просто хочу ощущать на себе ее руки. Хоть где-нибудь.
Я подхватываю ее на руки и несу в гостиную.
- Куда? - испуганно спрашивает она.
- Пойдем, нагрею тебе молоко с медом.
- Я могу идти сама.
- Пол холодный, а ты босиком. Не брыкайся, Мишель, я могу тебя выронить.
- Ты не выронишь, - негромко произносит она и кладет голову мне на плечо.
Я улыбаюсь.
- Не выроню.
Укладываю ее на диван, прикрывая голые ноги пледом, а сам иду на кухню, чтобы нагреть молоко.
- Корицу добавить?
- Да, спасибо.
Когда вхожу в гостиную, она уже уютно скрутилась под пледом и включила телевизор. Я хмыкаю, когда вижу снова канал о животных. Протягиваю ей чашку и она, сев, жадно отпивает.
- А печенья нет? - спрашивает, а потом слегка краснеет. Ох, этот румянец что-то такое творит со мной. И ведь не девственница уже, и не восемнадцать давно, а все равно не утратила этого свойства - краснеть по каждому поводу.
- Есть, - отвечаю и приношу ей печенье с шоколадной крошкой.
- Прости за наглость, - тихо говорит она. - Спасибо.
Мишель берет с тарелки печенье и смачивает его в молоке, а потом засовывает в рот размокшей частью. А мне хочется выть и рычать одновременно. Выхожу на кухню, залпом выпиваю стакан воды, нервно барабаня пальцами по столешнице, и возвращаюсь в гостиную. Сажусь рядом и убавляю звук, а Мишель поворачивается ко мне лицом и с интересом рассматривает. В полумраке гостиной только одна половина ее лица четко видна, вторая же остается в тени. Но даже так я могу увидеть, что она настроена внимательно слушать меня.
- Мишель, я хочу, чтобы ты осознала всю степень опасности побега. Я понимаю, что тебе невыносимо все время находиться взаперти, но я не могу тебя отпустить. Я сойду с ума, зная, что ты где-то там бродишь без защиты. Если они поймают тебя - а они поймают, это дело времени, - то обязательно нанесут вред. И хорошо, если это будет быстрая смерть. Но в банде к женщинам немного другое отношение, знаешь ли. - Мне вспоминаются слова Адриана о деятельности Райана и хороших девочках, и меня передергивает. - Ты больше не будешь жить в подвале, но и из дома ты выйти не можешь. Максимум, который я могу тебе позволить, - это выйти вместе со мной кормить собак утром и вечером.
- Они меня загрызут.
- Они привыкнут к тебе, если ты будешь со мной и будешь помогать их кормить.
- Это питбули, Финн.
- Я в курсе, - усмехаюсь.
- Давно они у тебя?
- Лет пять уже.
- Так они и раньше были? До…
Киваю.
- Да. Эти собаки со мной давно. Я забрал их из приюта.
- Из приюта? - она оживилась и улыбается. - Ты серьезно? Суровый…
- Только не начинай, - резко осаживаю я. - У меня же не болонки.
Мишель смеется, а я залипаю на ее смехе. Он как будто проникает мне под кожу.
- А я бы посмотрела на болонок, которых ты воспитываешь. Нет, дрессируешь. Суровым таким тоном, знаешь?
Она откидывает голову назад и теперь смеется громче, а по моей коже прокатываются волны удовольствия от этого звука. Я даю ей спокойно забавляться, понимая, насколько тяжело ей было все эти дни взаперти. И даже моя компания не могла скрасить ее заточения.
- Все? - спрашиваю, когда она вытирает слезы из уголков глаз и восстанавливает дыхание. - А теперь серьезно, Мишель. Нам грозит опасность.
Ее улыбка сползает с лица, и она слегка хмурится.
- Но ты же заручился поддержкой полиции.
- Она негласная. Мне помогают и прикрывают, но не защищают. Так что и у тебя нет защиты.
- А нельзя твоего человека из полиции попросить меня защитить?