Пока он говорил, у меня в голове кое-что начало проясняться. Постоянное присутствие в кабинете Кравица Барракуды из прокуратуры, усиление следственной группы, постоянная истерика полицейских по поводу возможной утечки информации. Если об этой истории станет известно, все они могут искать себе другую работу.
– Ты говорил об этом с полицией?
– Два месяца назад. Я пришел в полицию со всеми материалами. Они так старались изображать безразличие, что стало понятно: они и без меня обо всем догадались. Их начальник провел со мной беседу. Дескать, он прекрасно понимает мое состояние, но не советует мне носиться с такими безумными теориями.
– Как он выглядел?
– Кто, начальник? Небольшого роста, приблизительно твоих лет, очень вежливый и педантичный.
Даже я не смог бы лучше описать Кравица.
– Кто еще видел твои материалы?
– Никто.
– А пресса?
– А какие у меня доказательства?
– Ты что, смеешься? Представь себе заголовок: «Человек, потерявший жену и дочь, утверждает, что теракты были инсценированы».
– Еще не время.
– Почему?
– Потому что не время. Я хочу собрать больше доказательств.
– Каким образом? Будешь и дальше следить за ними на своем «Рено»?
– Я не делаю ничего противозаконного.
– Ты можешь записать все, что сейчас мне рассказал?
Он на мгновение растерялся:
– В каком смысле?
– Две страницы текста, фотографии и твоя подпись. Если Авихаилю однажды надоест, что ты сидишь у него на хвосте, я опубликую их после твоей смерти.
– И сможешь выдвинуть претензии к полиции, – добавил он.
– Какие претензии?
– Ты был телохранителем Софи Кляйнман, и она погибла. Если бы они не скрывали тех сведений, которыми я сейчас с тобой поделился, ты вел бы себя гораздо осторожнее.
Никогда не следует недооценивать умственные способности дизайнера, разрабатывающего упаковку лекарства от менструальных болей.
– Ладно, – заключил я. – Будем считать, что ты – моя страховка, а я твоя. Что плохого?
– Ничего, – улыбнулся он. – Совсем ничего.
17
По дороге домой я заглянул в спортзал и встал на беговую дорожку. Знаю, есть люди, которые используют время тренировок для размышлений о смысле жизни, но лично я в состоянии только тяжело отдуваться. Пять километров я пробежал за 34 минуты; в определенных кругах такой показатель называют «стоим на месте и почесываемся». Потом я перешел к упражнениям с гантелями. По два подхода: грудь, плечи, бицепс. Это дало мне ощущение, что я к чему-то готовлюсь, хотя я понятия не имел, к чему именно. Весь в поту, я сел в машину, кинул полотенце на сиденье и поехал домой, принять душ. Уже поворачивая на улицу Мапу, я обнаружил там серебристый «Тусон».
Я ехал очень медленно и сразу увидел эту парочку. Они стояли возле моего дома, опираясь на ограду. Нога на педали газа умоляла меня дать ей команду: «Жми!» – но тут я заметил на стоянке свободное парковочное место как раз напротив дома. В Тель-Авиве, если в три часа дня ты видишь на парковке в центре города свободное место, то к угрозе быть избитым до полусмерти относишься как к несущественной. Я припарковался, открыл багажник и достал оттуда стальной ломик. Он прекрасно лег мне в руку. Гладкий, округлый, примерно в метр длиной. Почему бы мне его не выгулять? С ломиком в руке я направился к своим старым знакомым – Громадине и Великану. При виде меня они быстро спрыгнули с ограды и заулыбались. Зубов у них больше, чем в фильме «Челюсти».
– Не надо железо, – обратился ко мне Громадина. – В этот раз мы не хотеть проблем.
– Не хотим, – поправил его я. – На иврите говорят: «мы не хотим».
– Я – оле хадаш[9].
– Вот и шел бы на курсы учить иврит. Вместо того чтобы людей дубасить. Они называются ульпан.
– Я знаю ульпан, я там был. Но они мало учат. Надо читать книги. Если не читать, урок забывать.
– Забывается. Урок забывается. Возвратный глагол.
– Это хорошо. Хорошо, что ты меня поправлять. Я так учусь.
На какое-то мгновение мне показалось, что они просто отвлекают внимание, чтобы на меня наброситься, но Громадина одарил меня приветливой улыбкой. Он был искренне рад, что наши отношения приняли новое направление.
– Зачем вы пришли?
– Господин Кляйнман сказал навестить тебя. Спросить, что тебе надо, и дать любую помощь. Ты говоришь, что делать, а мы помогать.
– А если я скажу, чтобы вы убирались?
– Это немного нехорошо.
– А кто сказал, что я хороший?
Великан вдруг вспомнил, что у него есть собственные мозги:
– Это неправда. Ты не похож на плохого человека. Мне очень жаль, что мы тебя побили. Я не люблю бить людей просто так.
Я стоял, вылупившись на них и мучительно соображая, кто из нас сумасшедший.
– Ладно, – наконец сказал я. – Заедете за мной через два часа, и мы отправимся навестить вашего приятеля.
– Какой приятеля?
– Какого. Какого приятеля.
– Хорошо. Очень хорошо. Какого приятеля?
– Сами увидите.
Я отошел на два шага, но тут же вернулся:
– Имена у вас есть?
Оба захохотали. Они смеялись здоровым заливистым смехом людей, чья совесть чиста.
– Я – Сергей.
– И я – Сергей.
Как я сам не догадался?