Случайное обнажение, или Торс в желтой рубашке

Время поджимало, было уже около десяти утра, в двенадцать планировался вынос гроба, в тринадцать — отпевание в монастыре, в шестнадцать — поминки в снятой для этого столовой. Оставив Игоря при мотоцикле, мы с Надей бросились почти бегом, петляя между деревьями. Через несколько десятков метров показался край кладбища и уже вполне цивилизованной дорожкой мы подошли к знакомой сторожке, около которой безуспешно фланировали вчера. Сегодня могильщики были на месте. Дверь в сторожку была отперта. Мы вошли вовнутрь. Двое довольно молодых человека, чисто и опрятно одетые, раскладывали завтрак на импровизированном столике. Я представился, изложил цель визита, передал копию квитанции об уплате за могилу, вручил пакет с тремя бутылками водки.

— А еду привезли? — прозвучал конкретный немедленный вопрос старшого.

— Обязательно, — не менее лаконично ответил я и достал из другого пакета отдельный сверток с пирогами, колбасой, помидорами и огурцами

Удовлетворенный доставленным, смотритель столь печального места начал с ходу убеждать меня заказать сразу весь архитектурный комплекс: цементную надмогильницу и памятник из гранитной крошки. Краем уха я слыхивал, что постоянный памятник ставится обычно через год после похорон, когда осядет земля вокруг могилы, а временный памятник (пустотелая железная пирамидка с православным крестом на вершине) был уже мною приобретен. Не желая сразу отказывать, я пообещал посоветоваться с родными насчет гранитного памятника, а на установку надмогильницы согласился, только поразившись вслух запрошенной за установку цене. На мой взгляд, даже половины требуемого было могильщикам с лихвой.

Потом около часа мы втроем (Надя, могильщик и я) бродили по кладбищу, выбирая окончательное место. Около близких покойных родственников с трудом втискивалась только одна могила, а мать просила меня о месте для двоих. Таковое было только около могилы жены моего двоюродного дяди, и на нем-то мы и остановились.

Когда мы с Надей вернулись к мотоциклу, Игорь безмятежно спал в люльке. Разбуженный, он, видимо, не сразу врубился в действительность, ибо, когда мы с ним выдернули мотоцикл из трясины, он столь лихо разогнался, что немедленно врезался люлькой в березу и опрокинулся набок, слава Богу, сам не пострадал.

Обратный путь примерно до половины прошел относительно гладко, но, миновав Мотовилиху и проехав Южную дамбу, Игорь свернул куда-то не туда уже сам, и мотоцикл, обиженный невниманием и устав от напряжения, зачихал и мертво стал около квартала, частных домов в неизвестном мне районе. Его бросили под присмотр тамошних ребятишек, и, я надеюсь, он сегодня жив-здоров и так же верно служит тому же хозяину.

Пешком возвращаться было немыслимо, легковых машин не было видно поблизости, тем паче такси, и мы с пересадкой — безбилетные, потому как без денег и талончиков — добрались на автобусе и трамвае до дому. Чудо, что не опоздали. Народу собралось много: человек до шестидесяти. Побыв в гостиной у гроба (Нина со своей семьей тоже успела, и я встретился с родной сестрой впервые за шесть лет). Мы задули свечи.

Гроб понесли родственники. Около подъезда его поставили на табуретки и устроили прощание. Возможно, столько добрых слов покойный не слышал при жизни за все долгие восемьдесят два года. Пересказывать их не могу и не хочу, во-первых, многое просто-напросто не запомнил, во-вторых, люди говорили в основном стереотипами, то, что принято говорить в подобных случаях. De mortius aut bene aut nihil (О мертвых или хорошо, или ничего (лат.)).

Гроб погрузили в катафалк. Туда же поставили памятник и венки. Мать с сестрой сели на боковые скамейки поближе к гробу. Я примостился на заднем сиденье. Весь проход был занят стоящими людьми. Еще более забитым был микроавтобус. На кладбище поехали все пришедшие.

По дороге нужно было удерживать падающие венки и памятник; было боязно, что, раскачавшись, он может выбить боковое стекло. И все-таки дребезжанье памятника и поддерживанье венков вносили, мне кажется, живую ноту в поездку, помогали не уходить людям полностью в оцепененье. Parva leves capunt animos (Мелочи прельщают легкомысленных (лат.)).

Через какое-то время катафалк остановился. Все вышли. Перед нами открылся монастырь, не тот, восстанавливаемый из руин в Мотовилихе, где я покупал вчера, свечи, а хорошо сохранившийся, скрытый за могучей кованой железной решеткой, перед которой выстроилось не менее десятка автобусов. Я отправился платить за требы, к окошечку кассы выстроилась небольшая очередь. Когда, расплатившись, я зашел в церковь, наш гроб уже стоял в центре на специальных деревянных козлах. Душе не хотелось глядеть окрест, но периферийное зрение автоматически фиксировало подробности. Vita inserta, mors moors certissima. (Жизнь неверна, но смерть как нельзя более достоверна (лат.))