Я вылез из-под стола, на мгновение мне вновь показалось, что это не совсем бабушка, а ожившая давняя, молодая фотография — не сепия, а живая, яркая и дышащая. Я моргнул, и мираж пропал — оборвалась музыка, пропали гости, исчезли паркет, гобелены и резное дерево, мигнули и растворились факелы. Окна, оклеенные, по периметру белой бумагой отражали хмурый декабрьский день.
Напротив дамы в бирюзовом, в пустоватой комнате, за обильным столом сидели мы с бабушкой. Бабушка выглядела вполне обыденно — крепкая пожилая женщина, чуть разрумянившаяся с мороза. Я ощущал сытость и массу не совсем понятных желаний.
Женщина склонила голову. Беззащитные локоны устремились вниз, звякнуло ожерелье.
— Опять… Ты уверена? — спросила она.
— К сожалению, — сказала бабушка, стало тихо, я неосторожно стукнул вилкой.
— Сожаление… — проговорила женщина. — Жаль… — то ли это слово?
— Пожалуй, что нет, — сказала бабушка, взяв пирожок. — Пожалуй, страх.
— Страх?! — заметно удивилась дама. — Недостойное чувство, ты никогда… — и она как-то осеклась.
— Он что, ищет третьего? — спросила она, и голос её впустил в себя небольшую трещинку.
Бабушка кивнула. Дама внимательно глянула на меня и мне показалось, что сейчас мои уши загорятся…
— Ты говорила о помощи? — вопросительно произнесла дама, переводя взгляд на бабушку. — Я, конечно, тебе помогу. Но ведь, похоже, мы от него не избавимся?
— Стоит попробовать, — неразборчиво сказала бабушка.
— Верно, верно, — покивала головой дама, опять звякнуло ожерелье. — Если это никому не повредит, делай, что хочешь.
— Моей выгоды в этом нет, — быстро сказала бабушка. — Я действую в общих интересах. Ты знаешь.
— Видишь ли, — сказала на этот раз хозяйка дома, — мои силы сейчас невелики, я дам тебе одну вещицу… буквально две капли и всё на своих местах. Она трижды хлопнула в ладоши — я отвел глаза и уставился в окно, — дверь отворилась и вошел очередной кроликоподобный тип. В руках он нес шкатулку, дама приняла у него из рук (лап?) укладку и грудным голосом сказала:
— Ступай, миленький, спасибо тебе. Принеси кофе.
Кроликоподобный отвесил поясной поклон, в воздухе повисло еле видимое облачко пудры. Топоча каблукатыми башмаками, он скрылся.
Дама дотронулась до ларца, провела по выкованным цветам ладонью, лилейно-розовый паттерн ожил, затрепетал — шкатулка открылась.
Внутри теснились флаконы, дама перебрала их — флаконы издали легкий перезвон. Она вытянула небольшой прозрачный фиал, содержимое его было изумрудно-зелёным и пускало на стены блики. Дама закрыла шкатулку, поставила ее на стол, повертела флакон между пальцами, передала его бабушке и сказала:
— Две капельки, Геленка, две капельки — а там посмотрим.
Бабушка на мгновение задержала её пальцы в своих, воцарилась тишина, потрескивали свечи на столе, гулко упал ком мокрого снега за окном.
— Будь благословенна вовек, — сказала бабушка. Дама улыбнулась печально и вновь посмотрела на меня.
— Так ты Лесик? — спросила она.
— Я не держусь за это имя, — сказал я и покраснел.
Дама усмехнулась.
— Застенчивый и неулыбчивый — сказала она бабушке, — но ест хорошо.
— Да, он непереборчив, — с оттенком гордости в голосе отозвалась бабушка.
— Всё было очень вкусно, — испуганно заметил я.
Дама рассмеялась.
— Хорошо тебя воспитали. Ведь ты ещё не видел десерт, — повеселевшим голосом сказала она. Дверь отворилась и двое юрких типов вкатили двухэтажную тележку, на «первом» этаже которой размещались сладости — понятным становилось расхожее выражение «глаза разбежались» — эклеры теснили высокий торт, облитый шоколадной глазурью, безе громоздились, напирая на засахаренные фрукты, вазочка с дамским печеньем и сухариками цеплялась за песочные корзиночки с фруктами, взбитые сливки укрывали сочную мякоть вишен; словно часовые, покой сладостей стерегли стаканы фиолетового стекла, в которых красовался кофе-гляссе; на «втором» этаже тележки — большой кофейник, молочник, сахарница и три чашки. Молниеносно произведя перемену блюд, типы удалились.
— Подойди-ка поближе, — сказала хозяйка дома. Я встал, бабушка тихонько кашлянула.
Я обошел стол и приблизился вплотную к женщине в бирюзовом, от неё пахло сложным, сладким, пряным запахом — ваниль, сливочный крем, какие-то цветы — у меня чуть закружилась голова. Дама коснулась моего лба.
— Да, это третий. Довольно одарённый, — сказала она бабушке.
— У тебя замечательная мама, — сообщила она мне. — Привет ей.
— Вы знакомы? — удивленно спросил я.
— Косвенно, — ответила женщина. — Возьми кофе-гляссе и эклеры.
— Адвент, Эстер, — мягко сказала бабушка.
— В ожидании, — заметила дама, беря корзиночку, — никогда не лишне подкрепиться и тянет на сладкое, у меня так было всегда, а у тебя?
— В основном мел, ну и сладкое тоже, однажды съела полведра абрикос, — проговорила бабушка и улыбнулась.
Сожалея о невозможности иметь два желудка, я подкрепился десертом. Бабушка, все чаще косившаяся на меня, поддерживала с хозяйкой негромкий разговор по-немецки. Чашки деликатно крутились в их пальцах, кофе пах кардамоном.
Наконец беседа подошла к концу и, вставая, бабушка сказала: