Случайному гостю

— И как ты не слушал моих слов… То даремне, — мстительно сказала бабушка, и забила в другого карпа две картофелины сразу — ну, а какую петрушку?

— Кудрявую, — сказал я удивляясь, — как вы говорили.

— Я говорила — петрушка, пув яблонка и лаврис — лавровый лист, — ответила бабушка.

— Вместо половины яблока я взял кусочек, а вместо лавра — полынь.

— А вместо головы — вот, — и бабушка показала мне очищенную картошку.

Я обиделся.

— Зато я и не падал и плохо не было, — сказал я.

— И над тобою вился веник, — заметила бабушка, впихивая внутрь карпов картофелины. — Не можна, Лесик, шутковать с даром — дар то не подарок….

— Какой с него прок? — фыркнул я. — Я сделал все, как вы говорили и… и… и… — я осекаюсь и вспоминаю — бабушка достает из марлевого мешочка пучок зелени, бросает ее в основательно закопченную кастрюлю и говорит, мешая все это длинной темной деревянной ложкой.

— Кудрявая петрушка девять раз бывала на том свете, Лесик, ей веры нет, она в силах привести оттуда кого заманется. Хороша она только, как сейчас — при пропаже. Отпей и говори, что видишь в рондле.

Я делаю глоточек ароматного, солоноватого варева из узкой темной ложки, осторожно смотрю в кастрюлю.

— Ну? — доносится бабушкин голос.

— Вижу пузыри, — опасливо говорю я.

— А кроме? — терпеливо спрашивает бабушка.

— Пар, — отвечаю я.

— А кроме?

— Ну листья и… — и я замолкаю, потому как отчетливо вижу, словно в черно-белом телевизоре — высокая светловолосая женщина в темном костюме заходит в просторное помещение, осторожно подходит к столу, открывает один его ящик, второй, в третьем аккуратно берет что-то, кладет во внутренний карман пиджака, уходит, протерев ящик и стол маленьким платком.

Дальше только вода, пар, листья.

Я пересказываю бабушке увиденное, она одобрительно улыбается:

— Ну умник, заслунжил на Попелку.

Попелка — это шоколадка «Золушка».

— Бабушка, — говорю я, — а кто это был?

— У одной женщины на работе украли деньги, — говорит бабушка, — теперь мы знаем кто и попросим вернуть.

— А если не согласится? — интересуюсь я.

— Попросим еще раз, — говорит бабушка.

— А если снова не согласится?

— Тогда за кожну купюру у вора уйдут трижды три, — говорит бабушка и придирчиво глядя в какую-то бумагу со схемой, произносит. — Принеси мне крючки для плетения… они на шкафу…

Я так и сижу — с полуоткрытым ртом, чиркаю ножом по брусочку. Бабушка заливает карпов нафаршированных картошкой, горячим уксусом и накрывает чугунную, синюю кастрюлю, крышкой.

— Я взял кудрявую петрушку, кудрявую — виновато говорю я.

— Гратулюю[74], — отвечает бабушка приворачивая огонь. — Думала не вспомнишь. Ты невнимательный и мог заплатить забольшую цену, за то. Дар не подарок.

Я молча переживаю позор.

— Иди, овшим, наводи порядок, — говорит бабушка. — Но не будь смутный, ошибается каждый.

Пока я мою раковину — мерзкой Скайдрой, доску — вонючим уксусом и им же нож, а чешую и всякие обрезки прячу в кулек, который надо вынести до пяти вечера, потому что в полшестого — мусорная машина и ужасный ужас — неизбежное ожидание её в чёрном и холодном дворе. В общем, пока я тружусь как пчела — слеза Христова, бабушка занимается очень интересным делом — она открывает бутылки с пивом. Одну, вторую, третью — пробки со звоном катятся по столу, одна добегает почти до края и падает, снизу высовывается чёрная бархатистая лапка и аккуратно, когтиками, ухватывает беглянку.

— Вакса, кыса моя, — кричу я под скатерть, — тебе ведь достаточно наступить.

Кошка отвечает мне звоном пробки, она выгоняет ее из-под стола и катит по полу, пробочка звенит и пускает крошечные блики.

Бабушка сливает большую часть пива в керамическую посудину с волнистыми линиями на бортике, часть пива в чашку. Пиво сильно пенится, хотя оно и из холодильника.

Затем она достает из буфета корзинку — в ней испеченные вчера перцовые и коричные пряники. Они мягкие. И долго не черствеют. В них есть крахмал, пряности, мёд. Иногда они украшены цукатами, иногда изюмом или миндалём. Их начинают печь в ожидании Рождества, а доедают запасы на Громничую. В феврале.

Бабушка разламывает пряник и опускает его в пиво, туда же высыпает изюм. И встряхивает корзинку.

— Хм! — говорит бабушка. — Подойди сюда, моя безтолковость.

— Зовёте кошку? — мрачно осведомляюсь я.

— Совсем нет, — откликается она. — Прентко[75] глянь в кошик.

— Дадите мне грошик? — веселюсь я, и обойдя стол, зыркаю в корзинку с выпечкой.

Лучшие на свете — гданская водка, варшавский башмак, торунский пряник и краковская панна, это знают все. Пряники держат пальму первенства. Это целая церемония, а вовсе не разбавленная водами Балтики сивуха, какой-то там башмак или неизвестная ветреница из Кракова…