Случайность и необходимость

В следующей главе мы попытаемся получить представление о сложности, изощренности и эффективности химических механизмов, обеспечивающих осуществление замысла, требующего синтеза нескольких сотен различных органических компонентов, их соединения в несколько тысяч типов макромолекул, а также мобилизации и использования, где это необходимо, химического потенциала, высвобождаемого окислением сахара. Разумеется, я говорю об образовании клеточных органелл. Впрочем, в инвариантном воспроизведении этих структур нет никакого физического парадокса: благодаря совершенству телеономического аппарата, считающего каждую калорию, инвариантность отпускается по цене, ни на грош не превышающей ее термодинамической стоимости. Несмотря на всю сложность задачи, уровень эффективности этого аппарата настолько высок, что почти недосягаем для искусственных машин. Телеономический аппарат абсолютно логичен, удивительно рационален и отлично приспособлен к своей цели: поддерживать и воспроизводить структурную норму. Этой цели он достигает, не отступая от физических законов, но используя их исключительно в интересах собственной идиосинкразии. Само наличие цели, преследуемой и реализуемой телеономическим аппаратом, кажется нам «чудом». Чудом? Нет, подлинная проблема заключается не в физике явления; она кроется гораздо глубже, в нашем интуитивном представлении о нем. В действительности нет никакого парадокса или чуда – есть вопиющее эпистемологическое противоречие.

Краеугольным камнем научного метода является постулат о том, что природа объективна – иными словами, систематическое отрицание того, что «истинное» знание может быть получено путем интерпретации явлений с точки зрения конечных причин, то есть «цели». Известна точная дата возникновения этого канона. Сформулированный Галилеем и Декартом принцип инерции лег в основу не только механики, но и эпистемологии современной науки, упразднив аристотелевскую физику и космологию. Конечно, предшественники Декарта отнюдь не игнорировали ни рациональность, ни логику, ни наблюдение, ни даже идею их систематического противопоставления. Тем не менее наука в нашем сегодняшнем понимании не могла развиваться исключительно на этих основаниях. Она требовала жесткого ограничителя, неявно содержащегося в постулате объективности – неоспоримого, чистого, аксиоматичного. В самом деле, трудно представить себе эксперимент, который бы подтвердил отсутствие в природе какого-либо замысла, конечной цели.

Однако постулат объективности единосущен науке; именно он направлял ее развитие в течение трех столетий. Отбросить его – даже временно, в ограниченной области, – не выйдя при этом за рамки самой науки, невозможно.

Тем не менее объективность обязывает нас постулировать телеономический характер живых организмов, признать, что в своей структуре и поведении они действуют проективно – преследуют и реализуют некую цель. Здесь, по крайней мере внешне, кроется глубокое эпистемологическое противоречие. На самом деле именно в этом противоречии и состоит ключевая проблема биологии. Если это противоречие только видимо, мы должны разрешить его; в противном случае необходимо доказать, что оно в принципе неразрешимо.

II Витализм и анимизм

Приоритетность инвариантности или телеономии: фундаментальная дилемма

Поскольку телеономические свойства живых существ ставят под сомнение один из основных постулатов современной теории познания, всякое философское, религиозное или научное представление о мире предлагает ipso facto[4] имплицитное, если не эксплицитное, решение этой проблемы. Сходным образом всякое решение, независимо от лежащей в его основе мотивации, в свою очередь, содержит гипотезу о каузальной и временной приоритетности по отношению друг к другу двух свойств, характеризующих живые организмы: инвариантности и телеономии.

До главы VI мы воздержимся от изложения и обоснования единственной гипотезы, которая представляется приемлемой в глазах современной науки: что инвариантность неизбежно предшествует телеономии. Точнее, дарвиновской идеи о том, что формирование, эволюция и постоянное совершенствование телеономических структур обусловлены нарушениями, возникающими в структуре, которая уже обладает свойством инвариантности, – а следовательно, способна сохранять случайные изменения и выносить их на суд естественного отбора.

Разумеется, теория, которую здесь я могу изложить только вкратце и догматически, принадлежит не самому Дарвину. Он не имел ни малейшего представления о химических механизмах репродуктивной инвариантности и о природе возмущений, которым подвергаются эти механизмы. Однако мы ни на йоту не преуменьшим гения этого величайшего ученого, если отметим, что теория эволюции путем естественного отбора обрела свое полное значение, точность и определенность лишь менее двадцати лет назад.