Случайностей на свете не бывает

Я неловко шатнулась в сторону, и взмахиваю руками, от чего Императрица вздрагивает, и роняет бокал, тот вдребезги рассыпается на мелкое хрустальное крошево у наших ног. Один ноль. Его Величество помогает удержаться жене, а Николас, вот ведь умничка, рассыпается в изысканных придворных извинениях, и забирает мешающий бокал у Элерика, пока тот подходит к жене. Передавая его стоящему мужчине, но делает это не глядя, ведь вся забота извиниться перед самим Императором, и второй бокал, падает следом, дел то отпустить хрустальную ножку чуть раньше.

– Ваше Величество, прошу простить меня покорно. Я сегодня так неловок.

– Да уж, Николас, неловкость, последнее, что за тобою водилось. Удивил.

– Ани, как вам посещение Имперской оранжереи? Говорят, вас долго не было – задала вопрос Императрица.

Я взглянула в мамины глаза и вежливо поклонилась – это все, что я могла себе сейчас позволить.

– Благодарю, Ваше Величество, очень познавательно. Я бы хотела, если будет такая возможность отпрашиваться и в будущем на день, по возможности с вечера. Ночные цветы непередаваемо интересны, и более разговорчивы, чем днем, я провела незабываемые часы в общении с ними.

– Ани Вайрес? Так кажется вас зовут? Мой брат описывал вас как очень талантливого боевого стихийника земли и призывника.

– Моё почтение, Ваше сиятельство.

– Зовите меня просто Лилиан, никогда не могла терпеть эти сиятельства. Мне кажется настолько интересным понимать язык цветов. Такая редкость, такой дар, заслуживающий пристального внимания и изучения. Вам надо холить его, взращивать, больше тренировать, работать над собою.

Я лишь молча присела в глубоком почтительном реверансе перед своей тётей. Риторическое замечание. Ответа, я так понимаю, от меня и не ожидали. Надо же, у меня есть тётя… Но и она в черноте. Что же это? Ее опутала та же ненависть, что и моих родителей? Она тоже мишень моего врага?

– Ани, мне бы хотелось посмотреть, как это действует на практике. Жан, поднеси цветы. Хочу послушать, что скажет о них стихийник, и что они скажут нам.

Уже немолодой статный мужчина, стоявший чуть поодаль от всех, вежливо поклонился, выслушав приказ и отошел. Я его и не сразу заметила. Слуга? На бал разве ходят со слугами? Пока Лилиан рассказывала о своих цветниках, что раскинулись возле ее дворца бегло, быстро, словно наспех, я смотрела на мою мать, отца, жалея только об одном – о невозможности сейчас, в сию же минуты заявить о себе, обнять их, прижавшись к самым дорогим людям в этом мире. Несколько раз наши взгляды пересекались, мама не могла скрыть интереса. Может такое быть, что она стала догадываться? Не знаю, но я не имела права выдать себя, и каждый раз отводила взгляд. Нельзя, сейчас нельзя, вокруг клокочет, наливаясь ненависть, подступая к ним вплотную, сжимая все туже и туже свои непрошеные, незваные объятия. Как же страшно это видеть.

Но тут в мои мысли буквально просочился еле различимый шепот, почти шелест:

– О, принцесса, милая, принцесса, просим вас не бойтесь нас, позвольте нам сказать вам… слово, только несколько слов. О большем не молим… Не бойтесь, только не бойтесь нас…умоляем…мы не раним, не заденем…молим, всего несколько слов.

Я развернулась, ища, от кого может исходить этот молящий шелест и увидела подходящего Жана с огромной корзиной, полной кроваво – красных, а некоторых почти черных пышных роз. Розы…Розы… Бог мой, сколько же роз… Мой страх, который сопроводил – таки меня даже на бесконечно далекую Землю, которому не преграда была ни безумное расстояние, ни блокирующие память путы. Как же я их боюсь… как же я их боюсь. Дышать стало труднее, шлейф розового аромата достиг, укутал меня, подступая со всех сторон.

– О, пожалуйста, принцесса, дайте нам только шанс… молим… выслушайте нас…мы не причиним вам вреда… поверьте нам…

Это цветы? Да, тут я не могла ошибиться, это их шелест, их мольба. Я их слышу! Они хотят со мною поговорить? Но для разговора мне нужно соприкосновение, как я вообще без него услышала этот шелест не понятно. А для них это вообще на грани возможностей. Это я слышала шелест, а они по всей видимости издавали вопль. Вопль отчаяния, мольбы. И? Прислушаться? Довериться? Что же они могут мне сказать? Принести извинения? Оправдаться? После того, как рвали на мне одежду, царапали в кровь руки и ноги, рвали волосы. Трехлетнему испуганному ребенку! О чем можно говорить после такого?

– Молим…

Розовый шелест, как эхо, уносящийся вдаль…

– Молим…

Мне нужно подойти ближе и взять их из рук Жана. Я должна это сделать.

– Ну же, Ани, о чем говорят эти цветы? Нам интересно послушать, что вы скажете.

Я взглянула на Лилиан, та улыбалась моим родителям. Мама смотрит с нескрываемой брезгливостью на розы, они ей тоже неприятны, вызывают отвращение. Она и не пытается это скрывать. Да, она должна их так же ненавидеть, как и я, ведь именно там, в розарии они потеряли меня.

– Ну же! Что вы медлите, стихийник?