Случайные боги. О людях, невольно ставших божествами

За ширмой высоких чиновничьих кабинетов тайком сплотилась группа армейских офицеров, называвшая себя «Дерг», что в переводе означает «совет». Они постепенно упразднили целый ряд учрежденных Хайле Селассие общественных институтов, от Министерства Пера до Совета Короны, арестовали его советников, губернаторов и аристократов, а потом убедили Службу имперской охраны оставить его. Сам император закрывал глаза на ползучий переворот вокруг него, вместо этого занимаясь повседневными делами, лакомясь яблочным штруделем и постоянно делая перерывы на сон. Асфа-Воссен, внучатый племянник Хайле Селассие, впоследствии вспоминал, что его отец, Рас Ассерате, во время телефонных разговоров с его величеством простирался перед аппаратом (65), уговаривая его попросить где-нибудь политического убежища. Раса Ассерате арестовали, Мулугета, еще один его сын, в отчаянии обратился к императору за помощью и добился аудиенции прямо в покоях монарха, где Владыка Владык встретил его опечаленным и одиноким, но все же собранным. Правитель сказал ему: что может сделать кошка, когда у нее отбирают котят? Царапаться, не более того, и как раз это мы и сделаем.

Накануне эфиопского Нового года официальные представители Дерга заставили Хайле Селассие посмотреть по государственному телевидению запрещенный императорским режимом британский документальный фильм о голоде в стране, повергший в шок весь земной шар. Картины истощенных детей Дерг чередовал с кадрами дней рождения правителя и других королевских праздников, показывая торты, шампанское и мраморное надгробие на могиле его собаки Лулу (66). На следующее утро аэропорт страны закрылся, все телефоны умолкли, а Дерг, во главе с полковником Менгисту Хайле Мариамом, запихнул недостойного монарха в небесно-голубой «Фольксваген-Жук» (67) и отвез в штаб вооруженных сил. После чего его несколько недель допрашивали, пытаясь узнать, куда подевались тридцать миллионов долларов, выделенных на борьбу с голодом, по всеобщему предположению осевших в швейцарских банках. А когда денег так и не нашли (68), перевели его в Имперский дворцовый комплекс и заточили в восьмиугольной башне. В винный погребок по соседству бросили сорок семь министров, генералов и принцев, где те гнили несколько недель, а потом были казнены без суда. «На смену одному императору пришло сто восемь», – вспоминал впоследствии один из офицеров Дерга. Комитет устроил по всей погруженной в хаос стране террор, подверг пыткам инакомыслящих, а когда семьи просили вернуть им тела убитых, заставлял их оплачивать стоимость пуль.

Человек, которому поклонялись как богу, так исхудал, что порой, глядя в окно, словно растворялся где-то за шторами, к ужасу приставленных к нему надзирателей. Поговаривали, что он обладал способностью превращаться в птицу и упархивать из клетки, но каждый раз всегда возвращался в свое узилище, смотрел телевизор и читал псалмы. При нем постоянно состоял дворецкий Эшету Текле Мариам (69), подавая блюда, приготовленные все тем же личным поваром, и каждую ночь устраиваясь на походной кровати у входа в комнату императора. Августовской ночью 1975 года Дерг арестовал Эшету и посадил под замок в другом крыле дворца. «Утром меня выпустили, чтобы подать императору завтрак, – свидетельствовал он какое-то время спустя, – я по обыкновению тщательно вымыл руки, поставил на поднос блюда и отнес их императору». Но когда вошел, увидел, что подушка лежит не под головой правителя, а рядом. В воздухе стоял густой запах эфира. Лицо было темно-синего цвета, как у человека, переселившегося в другой мир, – такое еще можно увидеть у бога Вишну.

* * *

«Может, я сошел с ума? – сказал Боб Марли журналисту в одном из своих интервью. – Многие глумливые насмешники говорят мне: “Эй, задница, твой бог умер”. Но как он может умереть? Разве Бог смертен?» Хотя писали на эту тему все кому не лень, ни одна живая душа не могла сказать, был ли Хайле Селассие похоронен, или хотя бы назвать причину его кончины, ведь показания Эшету и других свидетелей обнародовали только двадцать лет спустя. Хотя журналистская братия с особым восторгом набросилась на растафарианцев – просто посмотреть, что те будут делать, когда до них дойдет эта новость, потому как для них было совершенно очевидно, что Бог попросту не может умереть. «Если сегодня ему восемьдесят три, то завтра, когда вы на него посмотрите, будет двадцать восемь. Послезавтра он превратится в младенца, а сегодня может побыть птицей, – сказал Марли. – Да, братан, Яхве жив! Бога убить нельзя» (70). Лев перекочевал в сферу оккультного – исчез в ослепительной вспышке пламени. Но уши его по-прежнему слышали обращенные к нему жалобы, а от рук исходила справедливость.