Случайные имена (СИ)

И день этот настал ровно за год до смерти герцога Рикардо, когда Вивиан, уже разойдясь с капитаном Маккоем и родив дочку Анжелу (Алису), вернулась к родителям на остров Керкс, куда в это же самое время прилетел с материка и Себастьян, ибо приближалось Рождество, а это тот праздник, который всегда и везде принято встречать вместе, так что рождественские вакации семейство Альворадо должно было провести в уютном и уединенном кругу, включавшем еще несколько человек домашней челяди да с десяток телохранителей, великодушно предоставленных им президентом маленькой островной республики, на территории которой нашли убежище именитые представители Дзаросской династии.

Себастьян был редким гостем в резиденции родителей. Человек богемы, инфантильный и нервный, талантливый, остроумный, любитель необычных ощущений, не последнее место среди которых занимали всяческие эксперименты над самим собой, он слыл инфант террибль среди Альворадо, тем паче, что его политические пристрастия — а был он социалистом, точнее же говоря, социал–демократом, — как–то очень уж далеко отстояли от столь милой моему сердцу идеи конституционной монархии, прекрасным выразителем которой был отец Себастьяна, герцог Рикардо, считавший, что лишь такая форма правления может принести окутанному мраком тоталитаризма Дзаросу свободу и преуспеяние. Последние же два года до описываемого Рождества Себастьян вообще не показывался на глаза родителям, ибо предыдущий его визит на остров закончился безобразной сценой между ним и отцом, обвинившим сына в предательстве семейных идеалов и пригрозившим ему прекращением финансовой поддержки, на что Себастьян сказал отцу… но тут пропускаем фразу, которой не место в устах хорошо воспитанного, знатного и образованного джентльмена, которым в любом случае был Альворадо–сын.

В общем, была ссора, в общем, сын покинул отчий дом и на два года затерялся на материке. За эти два года, надо сказать, состоялся и писательский дебют Себастьяна, его первый роман «Крашеная кукла» вышел небольшим тиражом и собрал хорошую прессу, когда же Рикардо со Стефанией прочитали творение первенца, то отправили Себастьяну телеграмму с одним лишь словом, приводить которое мы тоже не будем, ибо оно так же не к лицу герцогской чете, как непроизнесенная выше фраза их отпрыску, скажем только, что телеграмма эта не способствовала улучшению семейных отношений, и Себастьян вообще пропал из виду своих родных, которые так никогда и не узнают, что вскоре после выхода «Крашеной куклы» из печати Себастьян пережил тяжелейшее нервное расстройство, причиной которому послужило (что совершенно естественно) любовное увлечение одной известной кинозвездой, проводившей свою жизнь между съемочной площадкой, постелями очередного любовника и очередного супруга, а так же психиатрической клиникой, где ее в очередной раз пытались излечить от пристрастия к трамплю, этому сильнейшему тлоримпанскому наркотику, вызывающему овеществленные звуко–, цвето– и так далее галлюцинации, причем употребляющий трампль человек считал, что эти галлюцинации направляются на него кем–то извне, что намного осложняло работу психиатрам и наркологам. Синдром этот получил название синдрома Кандинского — Клерамбо, такова была двойная фамилия врача, впервые изучившего действие трампля на самом себе, между прочим, дедушка этого врача был родом из Дзароса и во времена Эудженио IV оказал герцогской короне немало услуг, так что площадь Клерамбо названа в его честь, но это уводит нас в сторону от истории Себастьяна Альворадо, который, оказавшись очередным любовником/супругом (то есть вначале любовником, а потом и супругом) упомянутой кинодивы, пристрастился к трамплю и потреблял его, что называется, лошадиными дозами, даже перещеголяв в этом собственную жену, найденную им в один, отнюдь не прекрасный день, мертвой в их собственной спальне с пустым флакончиком из–под веселеньких, желто–оранжевых пилюль в правой руке и с раскрытым веером (вот только зачем?) в левой, собственно, это и послужило началом уже упомянутому нервному расстройству, сказать о котором в прошедшем времени было моей ошибкой, ибо на момент прибытия к рождественскому столу Себастьян Альворадо был настолько невменяем, что даже мать узнала его с трудом, не говоря уже об отце и сестре, которые просто не признали в этом тощем доходяге желто–оранжевого, как и пилюли трампля, цвета своего сына и брата, спортивного и веселого Себастьяна Альворадо.

Да, тут надо еще добавить, что к родителям на рождественские вакации его просто силой выпихнули друзья, уже переставшие надеяться на иной способ излечения Себастьяна, но Рождество прошло, а Себастьян все пребывал в том же самом состоянии, в котором и очутился на острове после двухлетнего перерыва, то есть он был полностью невменяем, сидел, не выходя, в своей комнате, жрал горстями трампль да смотрел на портрет сгинувшей во тьме кинодивы, той самой крашеной куклы, о которой он написал свой первый роман и которому суждено было бы стать последним, если бы не принцесса (тире герцогиня) Вивиан.