Сэр Эвин садиться отказался, подставил мне нож, я полила на него, рыцарь расширил рану острием, вывернул руку, взялся зубами за обломок древка. Дернул с рычанием. Я вздрогнула. Сэр Эвин плюнул наконечник под ноги, подставил руку. Я полила, чуть не расплескав все: напал тремор. Потянулась перевязать. У меня почти уже не текло, а тут вон что… Сэр Эвин перевязать мне не дал, но тряпочку забрал, погонял во рту слюну, влажно лизнул рану. Поморщился, лизнул снова, и уж тогда принялся наматывать ткань. Я помогла, завязала узелок. Сказала с тряским смешком:
— Забавно вы… первую помощь оказываете. Помогает?
— Это вы напомнили мне, леди, — сказал сэр Эвин. — В армии Его Величества, если рядом не было целителя, прижигали. А родичи как делали — промывать и применять телесные жидкости, чтобы не гнило. Люди так не могут, я и позабыл…
— Ваши родичи?
Сэр Эвин насупился, на лицо словно наползла серая туча. Он оттолкнулся от дерева, наклонился надо мной. Я попыталась отползти по мху.
— Родичи с другой стороны, — сказал он, словно это должно было что-то прояснять. Опустился передо мною на колено, взял за локоть — я словно в клещи попала. Он спросил: — Вы позволите? Это поможет.
Я, обмирая внутри, кивнула. Это не может быть хуже, чем прижигание.
Сэр Эвин поднял мой локоть, наклонился к коже, я зачарованно следила, как он касается у раны губами, проводит языком. Обожгло, как горячей водой, я дернулась, но сэр Эвин держал крепко.
По телу прошла сладкая дрожь, я вспомнила не хватать воздух, а дышать носом. Волосы его щекотали по плечу, от слюны по ране щипало, но пробирало меня больше не от этого ощущения, — как антисептиком по свежеразодранному, — а от дыхания, влажных губ, от того, что он так близко.
Когда сэр Эвин меня отпустил, я отвернулась: лицо горело.
— Пойдемте, леди. — Он встал, придержав меч у бедра. — Враги все еще могут нас нагнать.
Я поднялась тоже, долго перешнуровывала ботинки, чтобы успел сойти румянец. Ух! И, главное, не люблю такой тип, их сложно долго выдерживать, но черт побери, как иногда тянет! Поглядывать томно и изгибать стан (главное, чтобы был — стан, а не спрятанные под здоровым жирком прямые и косые мышцы живота), давать себя спасать, а потом падать в объятия. В мускулистые руки с суровой мозолью от многолетних занятий с мечом. Чтобы я такая: ах! А он такой: моя леди. Бархатным глубоким голосом.
Голос у сэра Эвина был неприятный, с песком, когда он сказал:
— Вы невидимы для слуг Эбрара.
Я пожала плечами и продолжила думать о сильных руках, длинных ногах и том, как он должен смотреться в тонкой рубашке и легких штанах, когда партнер по тренировке на него нападает, а сэр Эвин ловко парирует, звенят клинки, играют мышцы, глаза сверкают, потому что человеку дай только в руки оружие, сразу глаза живые, потому что можно идти убивать себе подобных, а этого всегда очень хочется. Негуманно, но как красит некоторых мужчин, да и женщин! Визуально, напомнила я себе. Взглянула искоса.
— Вы с ними в сговоре? — спросил сэр Эвин.
— Конечно. Именно поэтому они хотели меня зарезать, — сказала я сквозь зубы. Плечо болело от каждого шага. — Именно поэтому я лезла на стрелы, чтобы в вас не натыкали больше, чем уже успели.
— Подозрительно, — сказал сэр Эвин. Руку на меч больше не клал. Я нашла в этом успокоение: а вдруг и не заколет, и ножнами, как Мастера, не отхлещет.
Кстати о последнем.
— Мастер говорил, что на мне нет печати жизни, — сказала я осторожно. Прибавила от себя, — потому что я родилась не здесь. Наверное, потому и не замечают. Я не волшебница, видите ли. Не разбираюсь.
— Я тоже, — сказал сэр Эвин. Отвел ветки, дал мне пройти. — Ненадежное искусство. На него нельзя положиться, в отличие от клятв и доброго меча.
Красивые слова, подумала я. Всегда удивляли люди, которые говорят что-то подобное серьезно. Они в какой-то другой реальности живут? Новая порода людей, выведенная путем селекции? Чтобы умели и любили держать обещания, позабыли вероломство и просто здравый смысл, извели коварство в политиках? А с виду — такие же. Не считая того, что у Мастера острые уши, а те, кто на нас напал, походили на продукт любви людей и какого-то очень сурового животного. Узкий лоб, маленький плоский нос, челюсть…
— Вы никогда не видали, как нарушают клятвы, сэр Эвин?
Он посуровел еще больше. Бросил коротко:
— Видел.
— Разве они надежны? Про меч не могу сказать, никогда не держала в руках.
Сэр Эвин встал на секунду, оглянулся, прислушался. Я замерла тоже. Он тронулся с места — и я за ним, а потом нагнала и пошла рядом.
— Вы правы, — сказал рыцарь, погодя. — Надежда на верность клятвам — это надежда на чужое постоянство. Надежда на меч — надежда на собственные руки.
— Себе верить легче, — кивнула я. — Больше смысла.
Он усмехнулся. Понравилось? Любите девушек, с которыми можно поговорить, м-м?..
— Кто такой Эбрар? — спросила я. Нужно ловить момент, пока он убрал с лица угрюмую сосредоточенность.
— Люди называют его Эбергардтом. Великий предводитель… неужели никогда не слышали?