Случайные люди

– Ты очень интересный человек, – пробормотал Морковкин. У него даже аппетит пропал. Архипова удивляла его, но пример бывшей жены и повернутой на сексе преподавательницы из Бауманки наводил на мысль, что женская независимость совершенно реальная штука. «А как же мама?» – задумался Морковкин, но тут же вспомнил, как его родительница вершила дела. Будь то устройство его в институт или добыча деликатесов.

– Знаешь, тут же много точек зрения. Есть крайности, но чем дальше, тем больше таких примеров будет. И давай поговорим о чем-то другом. Ты совсем не рассказываешь о себе. О своей работе. Я далека от этого мира, и мне очень интересно, как живут люди твоей профессии.

Морковкин почувствовал возбуждение – ему хотелось красочно описать тот мир, в котором он крутился уже много лет, он жаждал фейерверков и восторгов. Но что-то остановило его. Наверное, взгляд Архиповой. Ироничный и колкий. Аркадий неожиданно для себя вдруг сказал:

– О душе иногда говорят: «Мается, не найдет себе места и покоя». Вот про таких, как я, можно сказать то же самое. Понимаешь, ощущение счастья и умиротворенности бывает недолгие минуты после того, как ты закончил рукопись. Я думаю, что это у всех людей творческих профессий. У поэтов, художников, музыкантов. Это ощущение гармонии – дело сделано, ты выразил все, что хотел. Еще не накинулись на тебя критики, еще собственное недовольство не съедает тебя, еще помнится эта нужность миру. Ведь ты рассказываешь то, о чем никто, кроме тебя, не знает. Во всяком случае, так тебе кажется…

Морковкин вздохнул. Он поднял глаза на Архипову, та была серьезна.

– …Но очень быстро наступает ощущение неприкаянности. И в этот момент жалеешь, что ты не токарь, не пекарь, не жнец, не швец. Жалеешь, что твое ремесло, твоя профессия не позволяет выдавать на-гора булки или болты. Тебе кажется, что трудовой день с восьми до шести и заслуженный отдых после – это самое лучшее, что может быть. Потому что вот эти случайные заработки, внезапное вдохновение и уж совсем редкие успехи – это выматывает. Теряешь веру в себя.

Архипова была очень серьезной. Она вдруг почувствовала, что этот мужчина, несмотря на браваду, одинок и его мучают страшные демоны. «Он сомневается, имеет ли он право на это все – на свои книги, фильмы, публикации. Он не знает до сих пор, хорошо ли то, что он делает. С одной стороны, если человек не сомневается, то он дурак. С другой, сомнения – хуже болезни…»

– Не думаю, что правильно так себя терзать – ты много лет этим занимаешься. Если бы это было никому не нужно, ты бы сто раз это услышал.

– Мне говорили об этом. Критики в том числе, – криво усмехнулся Морковкин.

– Критики на то и существуют, – рассмеялась Архипова, – чтобы гадости говорить!

Морковкин покачал головой, и Александра поняла, что просто так, одной лихой фразой человека не успокоишь. Сейчас, в этом ресторане, ей не хотелось вести серьезные разговоры, к тому же она еще не поняла, что именно может помочь Морковкину. Она не так хорошо его знала, не нащупала его болезненных точек.

– Послушай, ты устроил такой хороший вечер! Выбрал отличный ресторан. Здесь уютно, вкусно, ты прекрасный собеседник. Стоит ли нам сейчас думать о неприятном? Согласись, что сомнения и недовольство всегда есть. Вопрос в том, стоит ли уделять этому много внимания. Двигаться вперед очень сложно с таким грузом, – серьезно сказала Архипова.

Как ни странно, эти слова возымели действие. Морковкин словно стряхнул с себя уныние.

– Ты права. Ты вообще очень правильно смотришь на вещи. Иногда, – Аркадий лукаво усмехнулся, – твой взгляд на брак мне не близок.

– И когда же ты успел это заметить?! Что я очень правильно смотрю на вещи? – рассмеялась Архипова.

– Да, времени у нас немного было, но это чувствуется сразу, – невозмутимо ответил Морковкин. Он опять приосанился.

– И все же, что такое – работать на телевидении? Снимать кино? Писать сценарии? – задала вопрос Архипова. Ей действительно было интересно – она не очень представляла себе этот образ жизни.

– Ничего романтического и увлекательного, – серьезно ответил Морковкин, – запись передач долгая и муторная. Сценарии надо согласовывать и утверждать. А потом и «говорящие головы»…

– Кто?

– «Говорящие головы» – те, которые комментирует по ходу сюжета те или иные факты. Так вот, они тоже могут много чего лишнего сказать. Все это время и нетерпение. Конечно, на экране при хорошей работе оператора и режиссера выглядит неплохо.

– Ясно. Театр, как и везде. Никто не подозревает, что творится в физических лабораториях. Все только помнят фильм «Девять дней одного года»… Там все трагично, но стильно…

– Классное кино. Что ни кадр – шедевр. Куда там французам до него.

– Почему французам?

– Ну, время одно – Клод Лелюш… И вся эта струя. А у Ромма не только кадр как картина, так еще и драматизм, мысль, проблема… И проблема мирового масштаба. Впрочем, как всегда у русских.

– Ты не согласен, что мы прежде всего думающая нация?

– Согласен на все сто. Хотя иногда кажется, что лучше уж была бы работающая.

– Ладно, работать мы тоже умеем. Но пинка нам дать надо порой.