Случайные обстоятельства. Третье измерение

— Правильно! Теперь за мусором очередь выстроится, лишь бы на мостик поскорее.

Букреев смолчал, а потом приказал Филькину:

— Вызовите-ка штурмана. Пусть тоже подышать выйдет.

— Есть... — Филькин наклонился к трансляции: — Капитан третьего ранга Володин приглашается на мостик. Капитан третьего ранга...

— Филькин, — перебил Букреев, — командир не приглашает, а вызывает.

— Ясно, товарищ командир, — Филькин снова включил трансляцию: — Капитан третьего ранга Володин вызывается на мостик.

Штурман был, кажется, слабостью Букреева, но, присматриваясь к их отношениям, Ковалев не мог до конца увериться в этом, потому что, если так оно и было на самом деле, Володину все равно служилось непросто: то, что командир прощал другим офицерам, штурману почти всегда засчитывалось как серьезное упущение в службе, и вот это-то как раз и видно было прежде всего.

В люке появилась голова Володина.

— Прошу разрешения...

— Валяйте, штурман, — разрешил Букреев.

Володин поднялся на мостик, вопросительно взглянул на командира, но тот молчал, даже не обернулся, и тогда Володин, подумав с благодарностью, что вот и о нем не забыли, дают и ему возможность подышать свежим воздухом, прикурил от сигареты Ковалева и жадно затянулся.

— Скажите, штурман...

— Слушаю, товарищ командир. — Володин подошел поближе.

— Если подчиненный плохо знает морской театр... Кто виноват в этом?

Володин увидел понурое лицо Филькина и кое-что, кажется, понял.

— Виноват его начальник, — сказал о себе штурман. — Капитан третьего ранга Володин.

— Все-то вы знаете, — вздохнул Букреев. — Теоретически.

Володин еще раз крепко затянулся, даже закашлялся от дыма. Выходит, за этим только и вызвал на мостик? Чтобы при всех носом ткнуть?

— Разрешите вниз, товарищ командир? — очень официально сказал он.

— Хоть сигарету докурите, — негромко проговорил Ковалев.

— Расхотелось, Максим Петрович... Прошу разрешения, товарищ командир, — повторил Володин тем же деревянным голосом.

— Что ж... Идите.

Володин щелчком выбросил за борт сигарету и спустился вниз.

6

За те пять лет, что он плавал начальником медицинской службы, Редько так и не сумел до конца привыкнуть к морской качке. Конечно, теперь ему было много легче: он мог и на мостике постоять для приличия, и по лодке пройти, ничем не выдавая своего состояния, мог даже пообедать в кают-компании, когда лодка шла в надводном положении и волна валила ее с борта на борт. Но жить во все эти часы, как жил остальной экипаж, то есть радоваться и свежему ветру, и морю, вздыбленному этим ветром, и низким тяжелым тучам, и снежному заряду, и дождю — любой погоде, лишь бы она была, потому что в их однообразном лодочном быте вообще не было никакой погоды, только такая-то влажность, такая-то температура, такой-то газовый состав воздуха, — радоваться этим простым мелочам, которые дома, на берегу, почти не замечались или даже вызывали досаду, и от простых этих ощущений чувствовать себя почти счастливым Редько не мог.

Сейчас он терпеливо пережидал редкие для атомной лодки часы надводного хода и, лежа на диванчике в своей каюте (она была и амбулаторией, и аптекой, и спальным местом), читал книгу. Отрываясь иногда от чтения, он думал, что в базе они будут не раньше обеда, прикидывал, успел ли уже прийти на него приказ об очередном воинском звании. Так выходило, что времени прошло вполне достаточно, там, в Москве, обычно долго и не тянули с этим — все-таки плавсостав, атомные лодки, — но могло случиться, что приказа еще нет.

В лодке было тихо. Редько взглянул на часы — половина второго ночи. Но никто, конечно, не спал сейчас: курили на мостике или дожидались своей очереди в центральном, стояли у трапа запрокинув головы и, наверно, видели через открытый рубочный люк звезды.

Ивану Федоровичу захотелось встать с дивана, пройти в центральный, подняться на мостик и самому убедиться, что небо сейчас действительно усыпано звездами. Он еще посомневался немного — лодку все же здорово бросало, — мысленно прикинул весь путь до мостика — путь был недлинным — и уже почти решился, как тут отворилась дверь, вошел, забыв постучаться, Володин и молча сел в кресло к столу. Такая забывчивость штурмана, который всегда любил очень точно придерживаться флотского этикета, удивила Редько. Иван Федорович внимательно посмотрел на Володина поверх очков в массивной роговой оправе. Он сам себе нравился в этих очках, в них он чувствовал себя больше врачом, чем офицером, и, в отличие от первых лет своей службы, всячески дорожил этим, потому что о том, что он офицер, все помнили, а вот о том, что врач, иногда забывали, особенно старпом, который любил внушать Ивану Федоровичу, что тот прежде всего офицер, а потом уже врач.

— Все нормально? — спросил Редько.

Не виделись они сегодня уже несколько часов, не привыкли так долго не видеться — на берегу жили вместе в холостяцкой каюте, да и в море часто заходили друг к другу, — и сейчас Редько понимал, что Володин чем-то расстроен.

— Нормально, — кивнул штурман, иронически усмехнувшись. — Только успевай щеку подставлять.