— План, товарищ командир, — сказал Володин, подавая бумаги.
Букреев недовольно посмотрел на него:
— Я, по-моему, только к семнадцати велел!
— Так точно. — Володин взглянул на часы. — Семнадцать ноль-ноль.
— Хм-м... Верно. Быстро время летит... — Ничего особенного вроде и не было сказано, но, сказав это, Букреев, даже не глядя на Марию Викторовну, знал, что она поняла только для нее и предназначенный смысл этих слов.
Он пробежал глазами план, не сделал, к удивлению Володина, ни одного замечания и расписался в левом верхнем углу.
— Все? — нетерпеливо спросил он.
— Вот таблетки, товарищ командир. — Редько положил на край стола пакетик.
Букреев покосился на Марию Викторовну, она чуть виновато пожала плечами, он понял, что голова уже не болит, и снова обрадовался, что понял это без слов.
— Пока дождешься от вас помощи!.. — проворчал он. — Ладно, раз уж принесли... — Букреев смирился и положил на язык таблетку. — Не повредят хоть?
— Это их главное достоинство, товарищ командир, — вмешался, улыбнувшись, Володин. — Как у всех хороших таблеток.
Букреев только подумал, что надо бы запить — давно не принимал никаких таблеток, — и Мария Викторовна уже передавала ему стакан с водой.
«Она вот сразу поняла, не то что они...» — удовлетворенно подумал Букреев, взял стакан, слегка коснувшись ее пальцев, и во всем этом тоже было какое-то значение — и в том, как он молча поблагодарил ее за догадливость, и в случайном прикосновении к ней, и в какой-то лишней, совсем не заметной доле секунды, на которую он продлил это прикосновение, и во всем, что не было сказано, не могло бы никогда быть объяснено, если бы он даже когда-нибудь и захотел объяснить...
— А Лев Толстой не очень жаловал вашего брата, — сказал, посмеиваясь, Букреев.
— Кого не жаловал? — переспросил Редько.
— Докторов. Одну, говорит, науку изучают, по одним и тем же книгам, а лечат — каждый по-своему.
— Над медициной все любят шутить, — заметил Редько. — Пока здоровы.
— Браво, Иван Федорович, браво! — рассмеялась Мария Викторовна и так тепло посмотрела на Букреева, как будто это не Редько, а он удачно ответил.
Ивану Федоровичу приятно было, что его слова ей понравились, и он решил, что сейчас, после такого удачного ответа, самый раз, пожалуй, и выйти.
— Прошу разрешения, товарищ командир?..
Нет, боялся он еще отпускать Володина и Редько, чтобы снова не повторилось то прежнее, когда они с Марией Викторовной вдвоем остались.
— Женить бы мне их надо, Мария Викторовна, — сказал Букреев, удерживая Редько и Володина в каюте. — Может, у вас в Ленинграде что-нибудь найдется приличное?
Букреев с удивлением думал, что все-таки это странно: одно лишь присутствие кого-то третьего не просто определяло, будет или не будет что-то сказано, но вот, даже и произнесенное, каждое слово обнаруживало вдруг какие-то дополнительные оттенки, возможности, значения, словно разбухало в своем объеме, и воспринималось уже как-то иначе, чем если бы он и Мария Викторовна были сейчас в каюте одни.
О чем бы постороннем они ни говорили сейчас — они разговаривали друг с другом, и Мария Викторовна охотно переспросила:
— Женить? А самим никак не найти?
— Как же тут угадаешь — одну? — улыбнулся Володин. — Вот, например, сказали бы мне или Ивану Федоровичу, что та, которая родилась для меня или для него, у нас в городке живет. Ведь все равно не найти. Приплывет само в руки — хорошо, а нет...
— Но находят же все-таки, — возразила Мария Викторовна. Она ожидала, что должен тут Букреев что-нибудь сказать, то есть ожидала, что он подтвердит: да, конечно, находят...
Нет, не подтвердил...
— Вообще-то, по теории вероятности, — рассудительно сказал Редько, — пожалуй, и можно найти.
— Знаем мы эти теории, — отмахнулся Володин. — Был, говорят, в Ленинграде во время войны один-единственный слон — и то в него бомба попала. Вот вам и теории!
— А даже найдешь, — вдруг проговорил Букреев, ни на кого не глядя, — так надо еще, чтоб и она тебя нашла, чтоб поняла...
Все-таки осторожно он покосился на нее, она поняла, о чем он, кому все это говорит, но что же она могла сейчас ответить и как ответить, чтобы только он один и понял...
«Отпусти их, — попросила она глазами. — Мы уже без них обойдемся, честное слово».
— Ладно, — подытожил Букреев, — все ясно. Свободны. Оба...
Володин и Редько переглянулись: пойми тут его — сам затеял этот разговор, и сам же вдруг оборвал...
«Ты та́к хотела?» — посмотрел на Марию Викторовну Букреев.
«Так, — призналась она, пока Володин и Редько выходили из каюты. — Спасибо, родной».