По Марусиной гладкой щеке, по тонкому слою дорогого тонального крема катилась слезинка.
«Вот так ее должен запечатлеть какой-нибудь современный Леонардо. – Подумала Саша. – Гламурная святая Маруся, последняя верная жена, добровольно принесшая себя в жертву неблагодарному мужу-тирану». Она смотрела на свою новую подругу, на эту ненаписанную икону, и в ней вскипало раздражение. Как Станиславский она готова была возопить: «Не верю!». Почему ей не жаль эту страдалицу? А ведь ей и в самом деле совсем ее не жаль. Хочется надавать ей пощечин, облить холодной водой и прокричать: «Очнись! Ты же можешь вырваться из этого кошмара, в который превратилась твоя жизнь! Ты же можешь все изменить, ты просто этого не хочешь! Потому что так тебе удобнее! Так ты ни за что не отвечаешь! Ты просто трусиха! Просто трусиха! Признайся себе в этом!». Крикнуть-то можно, только вот будет ли она услышана. Да и ее ли это, Сашино, дело? Она знает-то эту Марусю всего два дня. Имеет ли она право вмешиваться?
После второго бокала легендарного чешского пива Саша решила, что имеет полное право вмешаться. Именно в качестве постороннего, незаинтересованного человека. Стороннего наблюдателя, так сказать.
– Знаешь что, Маруся, – начала она с пьяной фамильярностью, – раз уж ты такая любительница правды, давай я тебе расскажу правду. Только не о твоем муже, а о тебе самой. Хочешь? – В Марусиных глазах мелькнул испуг, но она все же кивнула. – Так вот, этот клятва перед алтарем для тебя совершенно ничего не значит, точно также как и для твоего блудливого мужа. Но только он в вашем браке свободен, а ты зависима, причем вовсе не от данной тобой клятвы, а от мужа. У тебя нет работы, у тебя нет своих денег, у тебя нет своего жилья. А родители у тебя в Москве живут? – Маруся отрицательно покачала головой. – Ну вот. Конечно, ты не будешь ему изменять, даже если очень захочется. Но тут важно правильно понимать мотивы этой верности. Это вовсе не христианские заповеди, это страх. Элементарный страх.
– И чего же я боюсь? – спросила Маруся с вызовом.
– Ты до смерти боишься потерять своего мужа, потому что, потеряв его, ты потеряешь все.
– Что это, все?
– Все! Жилье, деньги, статус, привычный образ жизни, круг общения. Ты потеряешь все. Разумеется, ты будешь изо всех сил цепляться за своего муженька, прощать ему все его большие и маленькие шалости, делать вид, что ты их не замечаешь, будешь позволять себя обманывать, будешь сама ложиться у порога, чтобы он вытер о тебя свои царственные ноги. Будешь придумывать, что все это ради сохранения семьи, что все это христианское смирение, что ты несешь свой крест, но на самом-то деле, тобою движет только страх, и ты даже не имеешь мужества себе в этом признаться.
– Это не правда! – Закричала Маруся! – Ты меня совсем не знаешь, как ты можешь говорить такие жестокие вещи? – Она уже не сдерживала слез. – Мужчины за соседними столиками, которые на протяжении всего вечера поглядывали на Марусю с откровенным интересом плотского свойства, теперь обратили взгляды на Сашу. Во взглядах этих читалось возмущение: «Как посмела ты довести до слез такую красавицу!». – Я живу со своим мужем, потому что люблю его! Ты ничего не знаешь о любви – истинная любовь, это когда принимаешь человека таким, какой он есть, вместе со всеми его недостатками, вместе со всеми его любовницами! Он не моя собственность, я не могу диктовать ему, как себя вести. Я не имею никакого морального права запрещать ему любить других женщин. Да и не получится у меня это, зато я могу его просто любить, любить, не смотря ни на что! А тебе этого никогда не понять, потому что ты жалкая неудачница, которая никому не нужна! У тебя есть мужество признаться себе в том, что ты никому не нужна? Твоя квартира, твои деньги, твой бизнес, делают тебя счастливее? Могут они обнимать тебя по ночам? Они сбегают для тебя в аптеку, когда ты больна? Они утешат тебя, когда тебе грустно? Ты одинокая, никому не нужная баба! А мой муж любит только меня! Он может трахать все, что движется, но любит он только меня! – С этими словами Маруся схватила свою куртку и выбежала из зала.
Мужчины проводили ее разочарованными взглядами. Саша попросила счет. Ей тоже хотелось плакать. Сдержалась. Разревелась уже после того, как покинула пивнушку. Она брела по Староместской площади, через переулки, вышла к Карлову мосту. Смотрела на Влтаву, в темных водах которой плясали легкомысленные огни. Хотелось утопиться. Эта чертова баба права – никому Саша не нужна! Даже собственной матери, которая сколько Саша ее помнила, устраивала собственную личную жизнь, наплевав на дочь.