Случайные встречи

И вот когда большинство битлисских армян поняли, что в этом городе в лучшем случае их ждет судьба героев и им не избежать насильственной смерти, они крепко призадумались; надо было решать, что делать — остаться и умереть на своей земле или же переселиться в Америку и там жить до глубокой старости. Многие выбрали второе и поехали в Америку: в Нью-Йорк, Род-Айленд, Массачусетс, Иллинойс, Мичиган, а больше всего — в Калифорнию, впрочем, армяне осели во всех частях Америки и, безусловно, во всех частях света.

Вспомним немаловажный факт — в 1915 году во всем мире едва насчитывалось три миллиона армян, включая людей с половинкой или четвертью армянской крови, как принято по армянскому счету. Им и в голову не приходит, что наполовину англичанин, немец, русский, ассириец, грек, француз, итальянец, ирландец, испанец, португалец или американец может не считать себя армянином.

Могу только сказать, воспевая свой Битлис, я был беспомощен, и это, похоже, правда.

Любого встречного во Фресно, показавшегося мне незаурядной личностью, я тотчас спрашивал, откуда он родом, откуда родом его родители, и почти всегда слышал в ответ: «Мы из Битлиса».

Мне это было приятно, и я думал: «Тоже из нашей семьи».

Одним из самых выдающихся людей Фресно в двадцатые, тридцатые и сороковые годы нашего столетия был огромный плотный мужчина с крупным, открытым, улыбающимся лицом, он улыбался не только глазами и ртом — все лицо его сияло улыбкой, и звали его Арам Джозеф, значит, по-армянски его звали Арам Овсепян.

Он был одним из лучших борцов в округе и в состязаниях, которые проводились вечером по пятницам в Гражданском зале, нередко был гвоздем программы.

Если устраивались состязания, исход которых был предрешен, никто не смел предлагать Араму Джозефу проигрыш, ибо он побеждал буквально всегда. И это было весьма мудро: многие из покупавших билеты были армяне, хотя не все родом из Битлиса — битлисцы не любят бросать деньги на ветер. Это удел менее разумных армян из Вана, Муша, Сасуна, Тикранакерта и многих других армянских городов.

Всякий раз, когда Араму Джозефу предстояло выйти на ковер, он просил две-три дюжины контрамарок для родственников и друзей, и большинство из них были родом из Битлиса. Он был светловолосый, голубоглазый, идеал калифорнийца тех времен: сильный, быстрый, шумный, дружелюбный, великодушный, в уличных драках — непобедимый.

Однажды, когда я продавал на улице газеты, я увидел, как он выволок из маленького офиса, в котором работал, трех огромных американцев и бросил на мостовую. Едва один поднимался, Арам Джозеф наносил ему такой удар, что бедолага отлетал в сторону. Три громадины, крепкие парни, вроде наших злодеев-убийц из телевестернов. Арам Джозеф не обращал внимания ни на какие угрозы, пока дело не принимало серьезный оборот, тогда он сбивал противника с ног, отнимал пистолет или нож, но никогда не пускал в ход оружия против своего потенциального убийцы, хотя имел полное на это право. Зато у него собралась неплохая коллекция оружия.

Незадолго до смерти Арам Джозеф остановил меня на Ай-стрит во Фресно и сказал: «Вилли, хочу, чтобы ты знал: твой отец был моим учителем в Битлисе. Арменак Сароян — лучший человек из всех, кого я встречал в этом мире».

Никогда в жизни я не был так горд.

И никогда в жизни не веселился так, как в 1919 году, наблюдая, как три болвана, похожие на Киссела Кара, бежали от Арама Джозефа по Ваннесс-авеню со скоростью шестьдесят миль в час.

12

В Сан-Франциско на Девятой авеню, между Ирвинг-стрит и Джуда-стрит, жил над собственной мастерской краснодеревщик. Звали его на старинный манер — парон Гаприель, или господин Гаприель. Семья носила фамилию Дживарян; родом он был тоже из Битлиса. Он писал стихи.

Я спросил однажды, как это получилось, что он взялся за стихи, ведь он же краснодеревщик, отличный мастер своего дела.

Он сказал мне:

— Понимаете, господин Уильям, я стою за своим верстаком, голова не занята, только глаза да руки. Моя голова принимается работать сама по себе, в ней начинает вертеться всякое, а я принимаюсь слушать. И вдруг в меня начинают стучаться одно слово, два слова, одна строка, другая — и к концу дня, переполненный ими, я сажусь писать. Вот как это происходит.

Он был среднего роста, крепко сложен и сам напоминал большое дерево: широкоплечий, с большими руками, сильными, красивой формы пальцами. Во взгляде — смесь бесконечной печали и озорного веселья.

Его дети — два сына и дочь — учились в колледже. Он был убежден, что его долг — поставить их на ноги, подготовить к жизни не хуже других. Он женился в Америке, жена его была тоже родом из Битлиса. Каждый день примерно в три часа она приносила ему на медном подносе чашечку кофе по-турецки, кусок лукума и стакан холодной воды.

Она улыбалась и говорила мягко:

— Сэр, минута отдыха.

Она ставила поднос на его верстак на свободное место и уходила к себе наверх, потому что знала, что у себя в мастерской он художник, мыслитель и не любит, чтобы пустой болтовней его отвлекали от работы с деревом и от сочинения стихов.