Случайные встречи

Бывало, после напоминаний должник возвращал точную сумму, но делал это торопливо, давая мне понять, что у него нет охоты терять время на человека, который одалживает пустяки, а потом требует вернуть долг, будто это положено по закону, а если положено, что ж, он полностью подчиняется этому мелкому, дешевому, придирчивому закону.

Иногда он говорил, что непременно вернет долг, но только не сейчас, потому что возвращать деньги, когда везет в игре, — дурная примета. Потом, спустя час или два, когда он снова начинал проигрывать, он подходил ко мне, просил оказать ему любезность, одолжить еще сто тысяч франков и не считал это дурной приметой. И уходил страшно рассерженный, если я говорил, что сам проигрался и помочь ему не могу. Словом, давал понять, что только идиоты проигрывают в Корсиканском казино собственные деньги. А у него нет времени на идиотов.

Всю жизнь я забывал подобных людей, но, видно, не совсем забыл. Я помню их смутные, стертые тени — образцы комического поведения, и мне даже жаль их — ведь у них нет лиц.

7

Кто-то вечно просит кого-то начать все сначала и точно рассказать о произошедшем без добавлений и уточнений, будто добавления и уточнения не являются неотъемлемой частью самого происшествия. Особенно часто такое бывает на заседаниях суда.

И какой-нибудь адвокат, прошедший курс науки, говорит какому-нибудь поэту, который в школу-то никогда не ходил:

— Ну-с, господин Тутунджан, расскажите нам своими словами, что же случилось 1 января 1919 года, когда вы попали к себе домой на Эл-стрит, 248, между Сант-Бенито-стрит и Санта-Клара-стрит, утром в четыре часа четыре минуты и почувствовали запах дыма, что вы подумали, что вы сделали, скажите нам только это и больше ничего.

А поэт в отчаянии оглядывается по сторонам, словно хочет спросить: «Боже мой, откуда этот адвокат свалился на мою голову? Все советовали мне пойти к господину Чикенхоуку, вот я и пошел к господину Чикенхоуку, а не к нашему Карену Киумджану, а этот адвокат американец все уже сам сказал, а теперь хочет, чтобы я рассказал то, о чем он уже рассказал, да еще велит мне рассказывать своими словами, а ведь они вовсе не мои — они его слова».

У нас в семье есть адвокат, Арам из Битлиса, и я частенько узнаю о делах, которые слушаются в суде, и о чудном поведении свидетелей, обвинителей, судей, судебных заседателей. И очень скоро я понял, что буквально все одержимы идеей говорить прямо, не отклоняясь от сути, но это просто невозможно. Так не получается.

На самом деле, чем упорнее стараешься быть последовательным и называть вещи своими именами, тем больше запутываешься; и один армянин, проиграв дело, сказал: «Да, узел, его только топором теперь рубить».

Но идея сама по себе хороша. Если можешь говорить прямо, без прикрас — это замечательно.

Однако не так важно ясно изложить, что случилось, как ясно понять, что случилось, а это невозможно: причина обычно смехотворна.

Даже когда событие простое, очень трудно его точно описать, но если ваш дом горит — это не простое событие; впрочем, простых событий вообще не бывает.

Господина Тутунджана обвиняли в поджоге, а его адвокат господин Чикенхоук добился оправдания и гордился этим; он сам далеко не был уверен, что его клиент поджег собственный дом, но если он и поджег, то в отместку страховой компании, которая водит за нос неученых поэтов.

8

Всякие случайные типы, которых ты и знал-то недолго, застревают в памяти, и это всегда казалось мне признаком работы ума и памяти, признаком нашей бесконечной сложности, которая и составляет суть личности.

К примеру, я никогда не мог понять, на каком принципе основан отбор памяти, если и правда у нее есть этот принцип, если она отбирает не просто по капризу, а может, и по злому умыслу.

Реальность существования людей, которые нам ближе всего — короче, наши близкие, — самая неоспоримая реальность, и потому, конечно же, мы естественно их запоминаем.

Но как же случайные люди, вечно застревающие в твоей памяти с того самого момента, как она пробуждается?

Почему одного запоминаешь, а другого забываешь?

В школе Эмерсона во втором классе учился мальчишка, чье имя врезалось мне в память, потому что было необычно: Эльф.

Этот мальчишка то и дело попадался мне на школьном дворе во время переменок, и, ни словом не перебросившись, мы стали друзьями.

Он был из английской семьи, очень бедной, очень трудолюбивой и очень честной.

Однажды в субботу он приехал из своего дома к нам в армянский городок и нашел меня во дворике, примыкавшем к дому 2226 по Сан-Бенито-авеню.

— Я знаю, где водится полосатая зубатка, — сказал он тихо.

Конечно, всем ясно, что рыбная ловля и всякие игры — вожделенная мечта мальчишек: птицы, кролики, змеи, рыбы, все живое, красивое, двигающееся, способное избежать расправы, за чем можно устроить погоню, но что по собственной воле не сдастся в плен.