Случайные жизни

Слово “сожительница” Гормолысова произносила крайне презрительно, словно это было оскорбительное ругательство. Я пытался заверить Людмилу Николаевну в благородстве своих намерений, но убедить ее мог только штамп ЗАГСа.

Истощив аргументы, Гормолысова звала на подмогу Кальтенбруннера, сидевшего за стенкой, и требовала от него поддержки:

– Иван Иваныч, ты хоть по-мужски объясни ему, что регистрироваться нужно. Что у ребенка будет написано в графе “отец”? Незаконнорожденных плодить сюда приехал? А посадят тебя снова – она ж даже “свиданку” с тобой не получит.

Отчего-то Людмила Николаевна была убеждена, что меня обязательно скоро посадят. Вероятно, не могла предположить никакого другого для меня будущего. А может, просто хорошо знала родную страну.

Кальтенбруннер, выйдя из своего кабинета – огороженного фанерной перегородкой маленького квадрата с окном, – обрушивался на меня с высоты своего огромного роста и начальственного положения.

– Радзинский, ты мужик или нет? Раз уж такое натворил, – предполагалось, вероятно, что беременность Алёны являлась моим коварным умыслом, – то веди себя ответственно: женись. Оформи брак как положено, тогда и жилье найти будет легче: вы ж молодая семья.

Это, кстати, как я выяснил позже, было враньем: никто в Сибири не интересовался никакими документами и никогда не просил их предъявить. И никакого жилья мне как ссыльному все равно не полагалось.

Я, собственно, был не против женитьбы, мне просто не нравилось, когда на меня давят. Алёна же относилась к регистрации брака совершенно равнодушно и не понимала, зачем это нужно. Она была поглощена мыслями о будущем ребенке и борьбой с тошнотой по утрам.

Беременность стала проблемой где-то на втором месяце: Алёну рвало по утрам. Тогда я не знал слова “токсикоз” и потому беспокоился и просил ее показаться доктору. Доктор был в Асине, куда из Минаевки шел автобус раз в день. От ЛЗП не ходило ничего и никуда. Только лесовозы.

Как и все в поселке, Алёнина тошнота скоро стала известна всем и каждому. Тетя Настя тут же принялась орать, что я “гублю девку” и ее нужно срочно везти к врачу.

– Наебут, а потом хуй кладут: не тебе ж с утра кишки выворачивает! Вас бы, кобелей, так рвало по утрам! Сразу бы в больничку побежали! А что девка страдает, так насрать!

И все в том же духе.

Чекмарь неожиданно согласился с тетей Настей: Алёну надо показать доктору. А то ребенка потеряем. Надо ехать в Асино.

– Ты не кровишь, девка? – строго спрашивала Алёну тетя Настя каждое утро. – А то дождешься: выкидыш будет.

Я тоже считал, что нужно поехать в Асино в больницу, о чем и сообщил Гормолысовой в следующий приезд. Она согласилась и пообещала договориться с доктором в женской консультации на следующую неделю.

Присутствующий при этом Кальтенбруннер одобрил и неожиданно предложил следующее:

– Людмила Николаевна, если у них беременность тяжелая, может, переведешь Радзинского в Асино? Там и с жильем, и с работой полегче: город все-таки.

Это был неожиданной поворот: по идее, мне назначили отбывать ссылку в Асиновском районе Томской области, что, конечно, включало само Асино как райцентр. Но предполагалось, что отбывать я буду на ЛЗП, на повале.

– Посмотрим, – уклонилась от ответа Гормолысова. – Сейчас пусть свозит свою на осмотр. Там подумаем.

И она выписала мне маршрутный лист, по которому я был обязан передвигаться как ссыльный, для поездки в Асино. По идее, поскольку Асино находилось в Асиновском районе, отведенным мне как место отбывания ссылки, маршрутный лист был мне не нужен. Гормолысова, однако, так не считала и тем самым показала, что даже мое передвижение внутри района будет ею контролироваться.

На следующий день, когда мы вернулись со смены в поселок, выяснилось, что я – не единственный на ЛЗП жених: Олексе Тарасычу привезли невесту.

Около колонийного барака стояла машина Кольки Бакакина, в прошлом вора-рецидивиста, отсидевшего в том числе и по 146-й – “Разбой”, а ныне водителя лесовоза. Коля был веселый мужик из Асина, “чалившийся” на томских зонах с “малолетки”, но годам к тридцати с лишним образумившийся, женившийся и получивший лицензию водителя тяжелого автотранспорта. Позже он сыграл важную роль в моей жизни. И не один раз.

Сейчас же колонийные толпились вокруг его машины, а сам Коля – веселый, шумный, – что-то рассказывал, курил и туберкулезно кашлял на снег.

Наша смена выгрузилась, я остался в машине выполнить свою обязанность – пересчитать инструмент: бензопилы, топоры, багры для оттаскивания бревен и прочую повальную снасть, но слышал, как Бакакин хрипло заорал на весь поселок:

– Тарасыч, давай сюда, я тебе по ходу невесту привез!

И захохотал, сорвавшись в кашель.

Пересчитав инструмент – одного топора, как сейчас помню, не хватало, я вылез из кузова и хотел доложить Пасюку о пропаже топора, но ему было не до меня: у Колькиной машины стояла девочка во всем черном с двумя баулами – один болтался за спиной, другой она держала обеими руками перед собой. Колонийные, кроме тети Насти, не любившей Бакакина, как, впрочем, и всех остальных, сгрудились еще ближе.