Мел в ней безопасный,
Жир скотов, вода.
Пальмового масла
Не было тогда.
Мама «Раму» ела,
Папа помогал.
Родина слабела –
И продукт пропал.
Появился снова –
Изменились вкусы,
Стали бестолковы.
Разорвались узы.
Пальмовое масло
Нынче на коне.
Мама в нём погрязла
С папой наравне.
Коль все бы шли так умирать…
Он записался на расстрел
В семнадцатом году.
Овраги строго осмотрел
И выбрал по себе размер:
«Сюда я сам приду».
В какой рубахе, пиджаке –
Он записал в тетрадь.
Свободен где, свободен с кем,
Свободен выбирать!
Коль все бы шли так умирать,
Гражданской нет войны.
Мы можем смело утверждать,
Что всё равно нет полстраны.
Зато вторая без вины.
…Когда б такие смельчаки
Кидали ноль понтов,
То, может, и большевики
Ушли до холодов.
Суха теория, мой друг
Страшна статистика, мой друг.
Простые цифры, никаких «а вдруг».
Собрались сорок семь доцентов,
Заштриховали чёрным круг.
Не пощадили президентов,
Их дочерей, собак и слуг.
И, веришь, смертность сто процентов!
Где раньше были прецеденты,
Прошла статистика, как плуг.
Суха теория, мой друг2
.Статистика не скрасит нам досуг.
Сто сорок шесть былых процентов3
–Одно из ЦИКовских заслуг,
А не статистиков-доцентов.
У жён слуг псиный был досуг4
,Но вовсе не у президента.
Тут нет статистики, мой друг,
Здесь древу жизнь даёт легенда.
Мой злобный босс мне жизни не давал
Я ведал зло. Смотрел ему в глаза.
И часто замещал в отлучке.
Все исполнял, что зло мне приказал.
Жил скромно от получки до получки.
Он всем был враг и не имел врагов.
Я был рабом, со злом мы не дружили.
Я от нужды работал за него,
Там из меня вытягивали жилы.
Пришел из тьмы хороший человек.
Был день погожий, кажется, субботний.
А может, вторник? Или был четверг?
Он зло убил. Теперь я безработный.
Мой злобный босс мне жизни не давал,
Платил копейки, душу выжал.
Как раб, пахал я; он же отдыхал,
Катаясь на чужом горбу, бесстыжий.
Я компромат собрал и настучал.
Повыше есть начальники у боссов.
Настал момент, и он меня признал:
Хотел повысить – сняли кровососа!
О горе мне! Зачем писал донос?!
Явился в офис выдвиженец новый.
Он всех собрал, устроил нам разнос.
Нашёлся на меня стукач хреновый.
Кого веселят свои шутки
Смеющийся собственным шуткам
Подобен сове.
Смеется и ухает жутко
Дырой в голове.
На заднем сиденье трамвая
Из тела торчит.
Послушай, как шутка немая
Зловеще звучит.
Кого веселят свои шутки,
Имеет одну.
Без этой одной прибаутки
Не жить пацану.
Коль люди вокруг деликатны,
С улыбкой кивнут.
Коль злобны и не аккуратны,
Башку оторвут.
В ушкó игольное
Так человек, растущий вкривь и вкось,
Как ржавый гвоздь, забитый в ипотеку,
Спросил меня: «Пройду я здесь насквозь?»
И что я мог ответить человеку?
В ушкó игольное мне предложил
Пройти доброжелатель. Я, однако,
Хоть и не олигарх, ушку́ не мил
Без мыла. С мылом я боюсь аншлага.
То ли я женщину возжелал…
Брючный костюм за семьсот рублей,
Может, за тысячу двести,
Так превосходно сидел на ней,
Так хорошо, как если б.
Но я ни разу не подошел
И не сказал ей: «Все же,
Он бесподобен, прост и дешев,
Как лягушачья кожа!»
То ли я женщину возжелал,
То ли ей выдал гадость,
Так хотелось устроить скандал,
Даже самую малость.
Знал, что лягушка и не пристал,
Пусть и царица тётя.
Пусть и царевна! Не экстремал!
Ловит пусть идиота.
Сонеты сочинял поэт
Покойный сочинил сонет.
В нем снег идет, собака лает,
Луна блестит и смерти нет.
Теперь он это понимает!
Не может злиться и краснеть,
Прикуривать от сигареты.
Нигде не уважают смерть
И не печатают сонеты.
Сонеты сочинял поэт.
В них есть луна и снег с собакой,
И даже смерть, которой нет.
(Сам взял и помер – вот чертяка).
Четыреста уж лет приют
Нашёл у алтаря Христова.
Его сонеты издают
И даже переводят снова.
P.s. Шекспир похоронен у алтаря церкви святой Троицы в Стратфорде-на-Эйвоне.
Нажрались – стали жаждать драки
Допили водку, сдали тару,
Умылись, сели на кровать
И приготовились к удару.
Чего ещё от жизни ждать?
Из леса доски – всем обнова.
«Сердец» рифмуется с «пиздец».
Ни первого вам, ни второго.
Филолог не согласный здесь.
Нажрались – стали жаждать драки.
Или с небес достойный дар.
И то, и это – сущность фляги,
Гусар ли пьёт или клошар.
Литературец и филолог –
Непроходимая стена.
Сердцебиенья век недолог,
А рифма для стиха нужна.
Мир мгновений у каждого свой
Мир беспомощен, мир многолик.
Кто-то женщина, кто-то старик.
Кто-то прожил в нужде и позоре,
Но души сохранил золотник.
Кто-то жил и не знал, что велик.
Кто-то пел третьим голосом в хоре.
Кто-то счастлив был тем, что привык