Случайный папа

Судорожно выдохнув, она качает головой, пытаясь сбросить мои ладони. Глаза, устремленные на меня, сверкают ярче, хотя и без слез. Хорошо, что без слез.

– Руки я обработал сам. Залить перекисью водорода – нехитрое дело. И нет, мы не просто поссорились. Так я сказал следаку. Его интересовало нападение на фотографа, а не моя личная жизнь. Я не планировал перед ним исповедоваться. Не хотел, чтобы лез. А тебе я говорю правду: мы с Мариной расстались.

– Но эти два дня, когда ты ко мне приезжал, мне казалось… А она жила у тебя.

Сердце бьет в ребра. Впервые приходит осознание, что я могу ее потерять. Могу позволить ей отдалиться. Могу не достучаться, не пояснить. И это страшно. Это, мать твою, страшно.

– Жила, – соглашаюсь и сжимаю крепче ладони, потому что она дергается назад. – В другой комнате.

Говорю и сам слышу, как это паршиво звучит. Она знает, что у нас с Мариной были далеко не платонические отношения. И поверить в то, что два дня мы даже за руку не держались, довольно сложное дело.

Наверняка рисует картины того, что, целуя ее, я возвращался домой и ложился в кровать с другой женщиной. Если вспомнить позапрошлую ночь, не так далека будет от правды. Мы с Мариной лежали в одной постели, она меня обнимала, и ее слова про осень и дым… Заноза, которую из памяти вытащить не удастся.

Хотел все решить, и чтобы с чистого листа. Не вмешивать Наталью в разборки. Не напоминать лишний раз о Марине. Хотел оградить от всего. А в итоге макнул во все это с головой, не успев ничего объяснить.

– Я видела, – она резко выдыхает. – Я видела, как вчера она покупала белье. Мы случайно с ней оказались в одном магазине.

Ее взгляд цепляет мой, проникает в самую душу и заставляет ее шевелиться.

– Я тоже купила, – признается она. – И я предлагала тебе подняться. А ты… поехал домой. К ней, Лука. Ты поехал к ней. От меня.

Оглаживаю пальцами ее щеки, стараюсь ее успокоить, заставить понять, что я с ней. Здесь. И с ней.

– Ничего не было, Наташ.

Она пожимает плечами.

И я выталкиваю признание, которое, возможно, слегка запоздало.

– Фотограф был. Секса не было. И эту ночь я ночевал не дома, а в лавке.

Глаза бездонные, в них легко упасть и разбиться. Я вижу надежду, сомнения, и ясный черт, чего больше.

– Мне кажется, – говорит она после долгой паузы, – что я все испортила. Я тебе помешала. Если бы не ребенок…

– Мне нужен и ребенок, и ты, – перебиваю ее. – Другой вопрос: нужен ли тебе я? Со своими ошибками, прошлым и вечно голодной родней?

На ее губах мелькает улыбка – слабая, едва заметная, которая исчезает мгновенно. Но я хватаюсь за этот знак.

– И еще. – Дожидаюсь, пока она взглянет на меня. – Готова ли ты мне доверять? Полностью. Безоговорочно. Всегда. Даже если однажды кто-то попытается тебя убедить, что все, что я делаю или говорю, на самом деле не так. Готова доверять так, как я доверяю тебе?

– Это… сложный вопрос, – наконец произносит она. – Мне нужно подумать.

– Минута пошла.

Снова пытается улыбнуться. Мы все еще на одной волне, хотя она и пытается с нее соскочить. Ее взгляд обжигает, дыхание манит, от улыбки ускоряется ритм. Но когда она делает шаг назад, я ее отпускаю.

Хочу, чтобы это было осознанным решением, а не потому, что я надавил, уговорил, убедил. Хочу, чтобы она все сама поняла и почувствовала. Наверное, хочу слишком многого, потому что она неожиданно говорит:

– Мне нужно подумать, Лука. Я запуталась. Я не понимаю, что со мной происходит. Если ты не против, я бы хотела поехать домой.

Она заикается о такси, но я не хочу даже слушать. Пусть начинает думать при мне. Пусть привыкает к тому, что я все равно буду рядом. Пусть начинает верить, что я хочу быть рядом с ней, а не с кем-то.

Изредка звонит телефон – сбрасываю, не глядя на абонента. Потом попросту вырубаю звук.

– Чтобы не мешал тебе думать, – говорю в ответ на ее вопросительный взгляд.

Замечает ли она, что сама ко мне тянется? И что на самом деле отдаляться не хочет. Сейчас вряд ли. Она полностью в своих мыслях. А я пытаюсь прикинуть: день, два? Сколько она будет думать?

В любом случае долго. Не хочется ее отпускать.

Ее двор, подъезд, мы снова в машине, но на этот раз она не приглашает подняться.

– Спасибо, – говорит она и ищет ручку двери.

– Наташ…

Она оборачивается, смотрит в глаза. И, слава богу, не дергается, когда я обхватываю ее ладонью за шею и оставляю в уголке губ поцелуй.

– Я тебе позвоню… – произносим одновременно.

– Видишь, как у нас все. – Задеваю пальцем пульсирующую жилку на ее шее, ободряюще поглаживаю ее. – Если ты запутаешься еще сильнее, чем раньше, я тебе помогу. Только не исчезай. Обещаешь?

– Обещаю, – роняет она.

Я смотрю на нее до тех пор, пока она не скрывается в подъезде. Сжимаю сильнее руль, чтобы не пойти за ней следом.

Пусть остынет, подумает, отдохнет. Потому что дальше нам идти далеко.

Теперь тоже момент не из легких. На работу не возвращаюсь – еду домой. Марина сидит на крыльце, чемоданы вместе с цветком стоят рядом.

– Не холодно тебе здесь? – спрашиваю, выходя из машины.

– Не знаю, – пожимает плечами. – Может быть. Я не чувствую.