Случайный рыцарь

Траты выбивали из колеи. Одна комнатушка в паршивой гостинице обходилась Саше в семьсот пятьдесят долларов ежемесячно. Платила она и хореографу, и тренеру, и массажистке, и дедку-эмигранту, преподающему английский, платила за аренду зала, где проходили репетиции, за бассейн, за дешевые (благо, все рядом), но постоянно необходимые такси. И нужно было что-то есть и что-то носить, и что-то откладывать на Москву. А основной заработок, собственно танцы в клубе, составлял лишь сороковник за вечер. На еду да гостиницу уходило больше.

Крупных ссор и склок труппа счастливо избежала, по мелочам девочки продолжали помогать друг другу, но, в сущности, каждая искала свой путь — как выжить. Кто старался «закадрить» дружка с деньгами и постарше, кто экономил на жилье, на мясе, даже на сигаретах, кто спивался.

Саша поддерживала добрые отношения с одним женатым американцем шестидесяти лет. Скупость этого человека Сашу и раздражала, и унижала. Однако, она пускала его к себе в комнату, принимала в подарок дрянной ширпотреб и дежурный букет, что-нибудь за пять шестьдесят, из «Ванса», подставляла щеку и позволяла стариковским рукам немного пошалить. Дважды она отдавалась скупердяю — подарки не стали богаче. Женатик никогда не парковал машину рядом с гостиницей. Перед тем, как войти в холл, он цеплял на нос черные очки, а потом ежился под насмешливыми взглядами наглых негров. Саше женатик не слишком-то докучал. Не добившись своего, он долго и многозначительно посматривал на постель, поглаживал покрывало и вздыхал.

Он понятия не имел, где работает Саша. Однажды в воскресенье (день свободный от репетиций в «Эль Ролло») Саша заставила женатика свозить ее к морю, и он завез ее к чертям на кулички, куда-то на Хантингтон-Бич, опасался за свою репутацию. Саша предпочитала ездить на пляж а Санта-Монику.

Рыжая, в очень смелом коричневом купальнике, она отлично выглядела на сентябрьском песке, совершенно естественно вписываясь в пейзаж. Кроме того, она недурно играла в волейбол, и шикарные молодые люди, высоко взлетая над сеткой, с удовольствием гасили мячи после сашиных пасов. Одно время Саше казалось, что она обрела настоящего друга, двадцатипятилетнего Джесси, химика, выпускника ЮСИЭЛЭЙ. Джесси мог запросто раскошелиться на чудесный ланч в Голливуде, к примеру в «Браун Дерби», угостить крабами на Лонг-Биче или чем-нибудь сногсшибательным в Чайнатауне. Он открыл Саше потрясающий мир лос-анжелесских музеев и художественных галерей. Современное искусство, новейшие изыски Сашу мало интересовали. Такие же коллекции, как у Нортона, приводили ее в восторг. Саша была очень благодарна Джесси, но никогда не могла продемонстрировать ему толком, как именно благодарна: работа отнимала у Джесси все дни, за исключением суббот и воскресений, а у Саши — все ночи, включая субботние и воскресные. И вообще парень многого не понимал. Когда он решил купить Саше машину («Хонду» выпуска восемьдесят пятого года, в отличном состоянии, за две семьсот), оказалось, что у Саши нет никаких документов, ни лайсенс (прав на вождение), ни даже русского паспорта. Временно нет, твердила она. И постоянно скрывала, куда и зачем уносится сломя голову на ночь глядя. Похоже, странную русскую окружали тысячи тайн: утаивались причины, приведшие москвичку в Америку, и ее семейное положение, место работы и источник дохода, адрес и номер телефона. Парень пригласил Сашу в дом к своим родителям, на ужин — русская пролепетала что-то про вечер, который обещала провести с подругами.

Парень попробовал проследить, куда спешит Саша по вечерам, но был ею замечен, выслушал гневное «Оставь меня в покое!» и, после недолгих раздумий, оставил.

На душе у Саши стало совсем темно. Океан остыл. Калифорнийский берег тронула осень. Все чаще Саша накидывала на плечи курточку, подарок Джесси, и отправлялась к океану. Пляжи Санта-Моники пустели.

Смолк звон мячей, и грустно было глядеть на то, как летит сквозь никому не нужную волейбольную сетку поднятая ветром с песка мошкара. Летнее марево, словно коконом обволакивавшее звук, растаяло — жестче зашелестели шины на Пасифик Коуст Хайвэй, резче зашумели в небе над Международным аэропортом двигатели лайнеров. В сумках бродяг, скитающихся по прибрежным паркам, появились пледы и термосы.

«Дорогие мои москвичи! — сочиняла Саша письмо, покуривая на парковой скамеечке. — Совсем уж было собралась к вам, да предложили весьма выгодный контракт с работой по моей специальности. Поэтому, с вашего разрешения, я тут на какое-то время задержусь. Коллеги и начальство относятся ко мне очень хорошо, условия жизни чудесные…»