Случайный спутник

— Представляете, не представляете, — проворчала нянечка. — Упустишь вот такого, жалеть будешь. Что передать-то?

— Что я сплю.

С презрением поджав губы, нянечка ушла. Натали прижалась горячим лбом к стеклу. У нее замерзли плечи, и она положила на них ладони.

Из-за угла вышел Игорь.

Она отшатнулась от окна, не сразу даже и сообразив, что он далеко, внизу, на улице, и сейчас сюда не придет.

Высокий, с непокрытой головой, в светлом плаще, он шагал — как на очень приятной прогулке. И Натали знала: улыбался.

Натали вернулась в палату, прилегла, и воспоминания возникли сами собой…

Когда Натали проснулась, в комнате никого не было.

В распахнутое окно залетал шум города.

Она долго не вставала, пытаясь доказать себе, что нисколько не волнуется.

А на сердце было тревожно.

Откуда она, эта тревога? О чем? Из-за кого?

Может, из-за Виктора? Натали сразу стало тоскливо, едва она вспомнила о нем. Что он теперь о ней думает? В записке Соня просила ее позавтракать, закрыть окно, уходя, захлопнуть дверь, вечером обязательно приходить. Натали почему-то заторопилась, будто спешила куда-то, будто кто-то ее ждал.

Выйдя на улицу, она, конечно, не могла определить, где находится, и пошла, куда глаза глядят.

Москвичи и понятия не имеют об этом удивительном наслаждении — идти по Москве, не зная, где идешь и куда выйдешь, но на каждом шагу обнаруживая знакомые улицы, места и здания.

Натали вдруг вспомнила о шофере, имени которого не догадалась спросить, и остановилась, обескураженная, ведь она не спросила и адреса Сони, не заметила дороги!

Она попыталась вернуться и ушла не туда.

Но Москва быстро успокоила ее. Потом Натали не могла вспомнить, о чем же она думала, бродя по улицам. Просто ей было хорошо.

А к концу дня она вдруг оказалась на Красной площади.

В небе прокатился перезвон курантов, и она сверила свои часики по кремлевским. Многие вокруг сделали то же самое.

Хорошо было Натали и грустно. Она словно была не одна, а с очень близкими друзьями, такими, что не ощущаешь необходимости разговаривать о том, что сейчас переживаешь вместе с ними.

Она вновь испытала светлое и большое чувство Москвы и опомнилась, когда уже шла по улице.

Люди кругом были веселые. Думалось, что они улыбаются именно ей, и Натали улыбалась в ответ.

А — грустно.

Она вспомнила Виктора, громко вздохнула и подумала, что она неумная девчонка, с нелепой жизнью, которая еще неизвестно как повернется… Натали ждала, что сейчас ее охватит растерянность, но ее не было. Наоборот, сквозь ощущение собственной никчемности пробивалась уверенность в том, что все будет хорошо. Вот приедет она домой, поступит в педагогический, жить станет в общежитии, мать, конечно, сначала обидится, но потом — все, все, все будет хорошо! А Виктор… нет, она помирится с ним, обязательно помирится! Разыщет его и…

…Шла она, шла, сворачивая то налево, то направо, пока не остановилась у витрины филателистического магазина. Наверное, отец, когда бывал в Москве, заходил сюда.

Она взялась за ручку дверей, шагнула.

В углу стоял длинный дядька с неприятным выхоленным лицом. Выпуклые веки, дряблый рот. На левой руке два перстня.

Перед ним стоял мальчик в безрукавой майке и коротких штанишках. Лицо у него было обиженное и печальное.

— Только посмотреть, — дрожащим голосом попросил он.

— За показ деньги платят, — презрительно бросил дядька, не взглянув на него.

Он смотрел на Натали.

Мальчик не уходил.

Натали видела, как ему трудно и страшно, как ему не хочется унижаться, и как он пересилил себя:

— Посмотреть…

Дядька ухмыльнулся, не сводя глаз с Натали, небрежным жестом вытащил из внутреннего кармана пиджака блокнот, раскрыл его и, когда мальчик протянул руки, шепнул:

— Ш-ш-ш…

Опустив руки, мальчик застыл. На лице его было такое счастливое, благоговейное выражение, такой тихий восторг, что Натали с любопытством заглянула в блокнот: — марки.

А дядька улыбался, как улыбался отчим — считая деньги. Дядька презирал восторг, радость, благоговение мальчика.

— И убирайся, — приказал он.

— Сколько это стоит? — сквозь зубы спросила Натали.

Дядька смерил ее тем же презрительным взглядом, но уголки его дряблого рта шевельнулись, с наслаждением произнес сумму, улыбнулся.

У Натали похолодела кожа на локтях, в висках застучало. Она раскрыла сумочку, негнущимися пальцами сосчитала бумажки и протянула.

Лицо у дядьки вытянулось, нижняя губа отвисла, обнажив бледно-розовую десну.

— Берите! — почти прикрикнула Натали.

Дядька растерялся. Торговец, он радовался, что выгодно продал товар. Подлый человек, он был недоволен, что купили легко, лишив его удовольствия насладиться чужими сомнениями и нерешительностью.

Взяв деньги цепкими пальцами, дядька тщательно осмотрел каждую бумажку и отдал Натали блокнот.

— Идем, — сказала она мальчику.

Он засеменил рядом с ней. В сквере они сели на скамейку. Мальчик не отрывал глаз от блокнота.

— Возьми, — устало сказала Натали, — это тебе от меня на память. И не считай, пожалуйста, меня сумасшедшей. Как тебя зовут?

— Вовкой, — заикаясь, ответил мальчик и посмотрел на нее, как на сумасшедшую, — и чуть отодвинулся.