Мэйкон заморгал. Он же только что сказал, что живет вместе с сестрой.
– Бывает, ночью вдруг ужасно захочется с кем-нибудь поговорить, и тогда я звоню в службу времени. Точное время… одиннадцать часов… сорок восемь минут… пятьдесят секунд. – Голос Мюриэл обрел фруктовую спелость. – Точное время… одиннадцать часов… сорок девять минут… ровно. Теперь можно его и отпустить.
– Не понял?
– Собаку отпустите.
Мэйкон щелкнул пальцами. Эдвард вскочил и затявкал.
– А вы кем работаете? – спросила Мюриэл.
– Я пишу путеводители.
– Ух ты! Повезло.
– А в чем везенье?
– Ну как, вы же, наверное, разъезжаете повсюду.
– Да, езжу.
– Я б хотела путешествовать.
– Много рутины, – сказал Мэйкон.
– Я никогда не летала на самолете, представляете?
– Волокита на каждом шагу. Очередь за билетами, очередь к таможенникам… Он так и должен лаять?
Мюриэл сощурилась на Эдварда, и тот смолк.
– Была б возможность, я бы поехала в Париж, – сказала Мюриэл.
– Ужасный город. Одни невежи.
– Прошлась бы вдоль Сены, как в песне поется. «В Париже ты найдешь свою любовь, – пропела она скрипуче, – стоит пройтись вдоль…» По-моему, это жутко романтично.
– Ничуть, – сказал Мэйкон.
– Да вы просто не знаете, где искать. В следующий раз возьмите меня с собой! Я покажу вам отличные местечки.
Мэйкон поперхнулся.
– Знаете, служебные расходы весьма ограничены. Я никогда не брал с собою жену или… э-э… жену.
– Да я шучу.
– Ах, так.
– А вы подумали, я всерьез?
– Нет-нет.
Мюриэл вдруг заторопилась:
– С вас четырнадцать сорок, это вместе с поводком и ошейником. – Пока Мэйкон возился с бумажником, она все тараторила: – Эдвард должен повторить пройденное, но только с вами, ни с кем другим. Завтра у нас второе занятие. В восемь утра не слишком рано? К девяти мне надо в «Мяу-Гав».
– В восемь очень хорошо. – Мэйкон отсчитал четырнадцать долларов и выгреб из кармана всю мелочь – тридцать шесть центов.
– Четыре цента отдадите завтра, – сказала Мюриэл. Она приказала Эдварду сидеть и передала поводок Мэйкону: – Отпустите, когда я уйду.
Мэйкон вытянул руку и сурово посмотрел в глаза Эдварду, заклиная его не вставать. Пес остался сидеть, но заныл, смекнув, что Мюриэл уходит. Когда Мэйкон щелкнул пальцами, Эдвард вскочил и набросился на входную дверь.
Они тренировались до самого вечера. Эдвард выучился по мановению пальца плюхаться на задницу. При этом он закатывал глаза и жалобно скулил, а Мэйкон одобрительно прищелкивал языком. К ужину цоканье прочно вошло в семейный язык. Чарлз поцокал, отведав Розину свиную отбивную. Портер щелкнул языком, когда Мэйкон сдал ему хорошие карты.
– Представьте танцовщицу фламенко на грани истощения, – рассказывала Роза братьям. – Это Эдвардова учительша. Она говорит не смолкая, не понятно, когда успевает глотнуть воздуху. Когда намечала план занятий, вместо «просто» все время говорила «легкотня».
– По-моему, тебя просили не маячить на виду, – сказал Мэйкон.
– А ты меня видел, что ли?
– Тебя видела Мюриэл.
– Еще бы! Она беспрестанно заглядывала тебе за спину, что-то высматривала.
Из гостиной доносился грохот – Эдвард таскал за собой кресло-качалку, за которое зацепился его новый поводок. За вечер пес сжевал карандаш и сожрал свиную кость, украденную из мусорного ведра, после чего на террасе его вырвало на ковер. Однако теперь он по команде садился, и потому все пребывали в приподнятом настроении.
– В школе я была круглая отличница, – сказала Мюриэл. – Удивились, да? По мне не скажешь, что я шибко умная. Вижу, вижу, вы удивились!
– Да нет, – возразил Мэйкон, хотя вообще-то удивился.
– Я стала отличницей, когда смекнула, в чем хитрость. Думаете, никакой хитрости? Хитрость, она есть во всем, вот так и живешь.
Они стояли на крыльце, оба в дождевиках: утро выдалось сырым, сеял мелкий дождик. Мюриэл была в черных замшевых полусапожках на шпильке, с загнутыми носами. Ноги ее смахивали на зубочистки. В руках она держала поводок. В плане занятия значилось обучение Эдварда правильной ходьбе. Но вместо этого Мюриэл ударилась в воспоминания о школьных годах.