Случайный турист

Мюриэл перевела взгляд на Эдварда. Задумчиво намотала поводок на ладонь.

– Я топаю, но он не слушается, – сказал Мэйкон. – Что-то не так.

– Я же говорила, упрямится.

– Но я бьюсь уже два дня, а толку ноль…

– Чего вы хотите? Я вам волшебница, что ли? Я-то здесь при чем?

– Я вас не обвиняю…

– Да нет, обвиняете. Говорите, что-то не так, названиваете в клинику…

– Я просто хотел…

– Вам странно, что я не сказала про Александра, да?

– Про кого?

– Считаете меня ненормальной мамашей?

– Что? Нет, погодите…

– Теперь вы знаете, что у меня ребенок, и я вам стала неинтересна. Вы прям такой: нечего с ней связываться, она вон про ребенка утаила. Неужто не ясно, почему я сразу не сказала? Видите, что получилось?

Мэйкон не уловил ее логики, но сейчас его больше занимал Эдвард. Шерсть на загривке его дыбилась тем сильнее, чем выше взлетал пронзительный голос Мюриэл. Плохой знак. Очень плохой знак. Верхняя губа Эдварда медленно приподнялась. Он зарычал, вначале чуть слышно, потом все громче.

Мюриэл на него глянула и смолкла. Казалось, пес ее ничуть не встревожил. Она лишь дважды топнула. Однако Эдвард не только не лег, но встал на лапы. Шерсть на загривке уже вздыбилась отчетливым бугром. Уши прижались к голове. Весь абрис его как будто изменился.

– Лежать, – спокойно сказала Мюриэл.

Пес взвыл и прыгнул, целя ей в лицо. Из пасти, жутко ощерившейся сверкающими клыками, летели клочья пены. В ту же секунду Мюриэл второй рукой перехватила поводок и вздернула Эдварда над полом. Рык осекся, сменившись этаким бульканьем.

– Он задохнется! – крикнул Мэйкон.

Эдвард странно заквохтал.

– Прекратите! Хватит! Вы его задушите!

Но Мюриэл держала пса на весу. Глаза его закатились. Мэйкон дернул Мюриэл за рукав ворсистого пальто, на ощупь показавшегося шкурой живого существа. Мюриэл выпустила Эдварда. Пес бесформенной кучей рухнул на пол, ноги его подломились, голова запрокинулась.

– Эдвард! – Мэйкон кое-как пригнулся к собаке. – Эдвард! Господи, он умер!

Эдвард приподнял голову и вяло облизнулся.

– Видели? Когда собаки облизываются, это знак, что они сдаются, – обрадовалась Мюриэл. – Так меня учили в «А ну-ка, псина».

Мэйкон выпрямился. Его трясло.

– Когда они облизываются, это хорошо, а вот когда наступают вам на ногу – это плохо, – сказала Мюриэл. – Вроде как тайный язык, верно?

– Больше никогда, никогда так не делайте, – выговорил Мэйкон.

– А?

– И вообще сюда больше не приходите.

Повисло тягостное молчание.

– Что ж, прекрасно. – Мюриэл туже затянула косынку. – Хозяин – барин. – Она аккуратно обошла Эдварда и открыла входную дверь. – Вам нужна неуправляемая собака? Воля ваша.

– Лучше уж брехливый пес, чем изуродованный тихоня, – сказал Мэйкон.

– Вас устраивает собака, которая искусает ваших знакомых, наградит шрамами соседских детей и втянет вас в судебные тяжбы? Собака, которая ненавидит весь белый свет? Вредная, скверная и злая? Готовая всех загрызть?

Мюриэл вышла на крыльцо и закрыла за собой сетчатую дверь. Потом обернулась, сквозь сетку в упор посмотрела на Мэйкона:

– Похоже, так оно и есть.

В прихожей Эдвард заскулил, глядя ей вслед.

Глава восьмая

Дни стали короче и холоднее, деревья сбросили океаны листвы, однако умудрились избежать наготы; казалось, они только того и ждут, чтобы ты закончил сгребать палые листья и отвернулся, готовые в тот же миг вновь укрыть лужайку огромным желто-оранжевым покрывалом. Чарлз и Портер съездили к Мэйкону поработали граблями во дворе, включили автоматический режим отопления, заколотили подвальное окно. Там вроде бы все в порядке, отрапортовали они. Мэйкон без особого интереса выслушал их доклад. На следующей неделе ему снимали гипс, но никто не спрашивал, когда он собирается домой.

Каждое утро они с Эдвардом отрабатывали команду «рядом». Они обходили весь квартал, причем пес настолько хорошо приспособился к ритму хозяина, словно и сам передвигался на костылях. На прохожих он ворчал, но не кидался. Мэйкону хотелось с кем-нибудь поделиться своим достижением – мол, видали? Конечно, велосипедисты – особая статья, но он верил, что рано или поздно справится и с этим.

Мэйкон приказывал псу сидеть, а потом отступал, вытянув руку. Эдвард сидел на месте. Не такой уж он скверный пес! Мэйкон охотно поменял бы командные жесты (рука ладонью вниз, выставленный палец – наследие бессердечного инструктора), но счел, что уже слишком поздно. Он притоптывал. Эдвард рычал. «Любезный, – говорил Мэйкон, тяжело плюхнувшись на пол рядом с собакой, – не соизволите ли прилечь?» Эдвард отворачивался. Мэйкон поглаживал широкий мягкий прогал между его ушами. «Ну ладно, может, завтра», – говорил он.

Близкие не разделяли его оптимизма.

– А что будет, когда опять начнутся твои разъезды? – спрашивала Роза. – К себе я его не возьму. Мне с ним не справиться.

В ответ Мэйкон предлагал не волноваться загодя.

Перспектива поездок его угнетала. Иногда ему хотелось навеки остаться в гипсе. Он даже мечтал, чтобы его загипсовали с головы до ног. Знакомые легонько постучат по его груди, заглянут в прорези для глаз: «Мэйкон, вы там?» Может, там, а может, и нет. Поди знай.