Слуга

– Не понял! Ты учить меня вздумал?! – Губернатор перешел на крик. – Что тебе для этого нужно?! Флот поднять?! Вертолетную группу?!

Он блефовал. Ничего, кроме МВД, Политик лично не мог использовать. Даже полицейские подразделения – и то с большими оговорками.

– Что?! Ну?! Говори! Не можешь, так и скажи! Мне некогда! И на мобилу мне больше не звони…

Связь прервалась. Михалыч сразу же повторил вызов.

– Слушаю, Безгодов…

– Мы не закончили.

– Кто это?

Голос дрожал у Политика. Он не узнавал больше Тюменцева.

– Кто говорит?!

– Я.

– Но кто ты?

– Я ржавый гвоздь в твоей жопе…

Михалыч нажал кнопку отбоя. До Безгодова теперь дошло, что оба раза звонил не Тюменцев. Сейчас он свяжется с ним и будет взахлеб обсуждать проблему.

Михалыч положил телефон на скамью. Казалось, прошла целая вечность, как он покинул поселок. Автомашина не должна стоять без действия. За нее уплачено. Поэтому вперед – ко вчерашнему дню! Может, друзей детства даже удастся застать у пивнушки.

Бомжеватого вида мужик остановился напротив, косясь в сторону телефона, и Михалыча клюнула вдруг идея – подняться и тут же уйти. Слишком уж быстро определился Тюменцев с речной гостиницей.

Михалыч поднялся и двинул тихонько к парковке. Сел в машину и уставился в сторону набережной. Мобильник сиротливо лежал на скамье. Бомж крутанул головой туда-сюда, цоп мобилу – и в пакет.

Он поравнялся с машиной Михалыча и съежился, оглядываясь: позади у него скрипнули шины, встала машина, выскочили мужики – среди них находился теперь Тюменцев.

Бомжа повалили на асфальт, руки завели за спину и надели браслету. Из пакета посыпалось содержимое.

Бомж слабо сопротивлялся. Что вам надо? Отстаньте… Я никому не должен…

Один из мужчин, молодой, схватил телефон – и к задержанному:

– Где ты взял его?! Говори?! Мне некогда ждать, пока ты разинешь свой рот! Где?!

Несчастный бомж махнул головой в сторону набережной.

– Выходит, мы в первый раз не ошиблись. В машину!

Бомжа, словно куклу, пихнули в машину, сели сами, и местность опять опустела.

Михалыч торжествовал. Телефон-то краплёный. Ну, напарник.

Выехав с площадки, он повернул на Миллионную, а оттуда – прямиком на мост через реку. Мысли скакали с пятого на десятое… Не делайте из ребенка кумира: когда он вырастет – потребует жертв… Он вырос и теперь мечет икру. Нет прекрасней рыбной ловли во время икромета, хотя это и запрещено законом.

Михалыч включил приемник, услышал мужской голос. Раньше он его уже слушал, а голос между тем продолжал:

– … Причина пожара – нерадивость хозяев. В огне погибли хозяйка и сын, прибывший со службы в отпуск… В управлении внутренних дел имеется все необходимое для борьбы с преступным элементом, в том числе служебно-розыскные собаки. Эти животные подготовлены и хорошо себя зарекомендовали. Они способны думать, размышлять и мыслить…

Он так и сказал, отчего Михалыч едва не выпал из машины: думать, размышлять и мыслить! Именно так! Могучий вывод…

– Благодарю слушателей за внимание, – сказал женский голос, – а также исполняющего обязанности начальника областного УМВД подполковника Тюменцева, любезно согласившегося дать нам интервью о состоянии преступности и пожарной безопасности в нашем регионе…

Михалыч прибавил оборотов. Слова Тюменцева звенели в голове. Сгорел дом… В огне погибли хозяйка и сын, прибывший со службы в отпуск… Выходит, интервью было записано не так давно.

Машина проскочила мост и, засвистев шинами, повернула направо. Наконец между сосен показался поселок. Михалыч повернул на перекрестке в улицу: от прежнего дома осталась лишь печь с высокой печной трубой. В городьбе вместо дома зиял теперь страшный проем. От пожарища шел местами дымок.

Тюменцев, давая интервью, имел в виду дом матери. Ему безразлична хозяйка, как безразличен и сын. Он считал, что в огне погибли оба. Неужели мать погибла в огненном смерче, ночью, сонная. Может, она потеряла сознание и не мучилась. А если нет? Она металась в стенах, и никто не пришел ей на помощь.

Михалыч, давясь слезами, включил передачу, переехал на соседнюю улицу к тетке Матрене. На встречу выбежал материн Тузик, с опаленной шерстью на морде. Собака виляла хвостом, нюхала брюки и фыркала.

– Толенька-а-а!..

Открылись воротца. Мать выбежала в шерстяных носках, обняла Кожемяку. – Сожгли меня, Толенька…

– Не плачь, мама, – Михалыч ухватил тощее тело. – Дом новый купим. Или срубим… Главное, ты жива…

– Какой мне дом теперь! Я не могу больше строить. Они подперли дверь и подожгли. Думали, одинокая старуха не выскочит. А я не спала из-за астмы.

– Как же ты?

– Слышу, щелкает за дверью, шипит, а открыть не могу. Оделась. Плеснула из бака на себя воды, топор в руки – и к раме. Еле выскочила…

Мать заплакала.

– Садись, – велел сын. – Сейчас же уезжаем.

– Да ты что! Куда я с тобой! А здесь глава обещал. Комнатку… Как сгоревшей…

– Глава?

– Они думали обоих сжечь, а получилось, что ты уехал. Бог отвел…

– Иванов не зря вчера приходил…

– Его я не видела пока что. Вообще никого из полиции не было – одни пожарники. Сказали, полиции делать нечего на пожарах. Выскочила – и будь рада…