Слуга Божий

— А разве ребенок на пляже не строит стен из песка, которые должны сдержать прилив? И когда его строения исчезают под водой, разве на другой день не станет возводить стены еще более толстые, хотя в глубине души прекрасно знает, что это ничего не даст? — Он положил ладонь мне на плечо, и я почувствовал, как сгибаюсь под ее тяжестью. — Ты, Мордимер, исполнишь все, что следует исполнить, — сказал. — Завтра сюда прибудут кардиналы-заговорщики, и завтра же появятся инквизиторы.

— Значит, Церкви Черной Перемены не существует?

— А кто ведает, что означает слово «существует»? — спросил Ангел. — И какой степени бытия достаточно? — повысил голос. — Мир полон тайн, Мордимер, — продолжал он более спокойно. — Знаешь ли, что существуют элементы материи, бытие которых мы лишь предчувствуем, наблюдение же приводит к их уничтожению? И кто ответит, существуют ли они — и для кого существуют?

Я ждал, полагая, что скажет что-то еще, но Ангел, похоже, закончил. Было удивительно уже то, что оставался со мною так долго.

— И что я должен сделать, мой господин? — спросил я, хотя боялся, что рассердится на меня за тугодумие.

— Мордимер, ты и сам прекрасно знаешь, что должен сделать, — ответил он и усмехнулся.

На этот раз я даже не попытался взглянуть в его глаза: не хотел, чтобы бездна, таившаяся там, вглядывалась в меня.

Эпилог

Эта история началась в Хез-хезроне — и там же должна была завершиться. В дом Лонны мы вошли ранним утром. Я, Курнос, близнецы и трое инквизиторов в темных плащах. Когда она увидела нас, кровь отлила от ее лица.

— Мордимер, — сказала она глухо.

— Мордимер Маддердин, именем Инквизиции. Твой дом, дочь моя, будет проинспектирован.

— Я ничего не сделала, — сказала с отчаянием в голосе. — И ты об этом знаешь, Мордимер!

— Принадлежать к Церкви Черной Перемены, мерзейшей секте еретиков, это, полагаешь, ничего? А покупка девиц ради того, чтобы подвергать их святотатственным обрядам? Не говоря уже о профанации реликвий и еретических амулетах, которые найдем в твоем доме?

Смотрела на меня, и глаза ее медленно наливались слезами.

— Ты говорил, что если стоишь по одну сторону баррикады, а некто — по другую, то можно сделать единственный правильный выбор. И я ведь встала на твою сторону, Мордимер! Помогла тебе!

— Ничего не обещал, Лонна, — пожал я плечами. — Такова жизнь. Полна несправедливостей. Впрочем, ты и сама об этом знаешь очень хорошо. Ведь это ты, красавица, выдала меня людям кардинала. Легко было предположить, что огорченный Маддердин никогда уже не покинет Гомолло, верно? Но ты позабыла о непредвиденном, красавица. О том, что Голиаф не всегда побеждает Давида. Ведь и Мудрая Книга говорит: Ибо Бог есть судия: одного унижает, а другого возносит.[47]

Я вздохнул и подошел к ней так близко, что ощутил запах ее духов.

— И как ты могла выдать своего верного друга на унижение, пытки и смерть? — спросил ее горько.

Я не был ее другом (и тем более верным), но отчего бы не вызвать в ней чувство вины? Позже это мне пригодится…

Лонна смотрела на меня и молчала. Очень хорошо, поскольку не о чем было уже нам говорить.

Курнос приблизился, и я видел его увлажнившиеся глаза.

— Могу, Мордимер? — спросил он умоляюще.

— Лонна, — я взглянул на стоявшую напротив меня женщину, — ты помнишь, что я тебе когда-то обещал? — Повернулся к своему товарищу: — Можешь, Курнос, но она должна выжить.

Был словно благодарный пес, когда хватал ее и, безвольную, отчаявшуюся и онемевшую, нес наверх, в комнаты. Некоторое время спустя я услыхал ее крик, но потом этот крик смолк. Когда инквизиторы забирали, у нее были окровавленные бедра, порванное платье и — пустота в глазах.

Двумя часами позже мы окружили дом Хильгферарфа. Принял нас холодно и спокойно: как и мы, знал, что уже мертв.

— Не следовало меня обманывать, господин Хильгферарф, — сказал я. — Девицы с юга должны были стать совместным подарком, вашим и Бульсани, для Дьявола из Гомолло и его гостей, верно? Вы давали деньги, а прелат обеспечивал доступ к кардиналу. Но Бульсани решил вас обхитрить и вручить презент лишь от собственного имени. Вы наняли меня, прекрасно зная, где находится Бульсани. И для чего же? Для проверки?

— Нет. Я не знал, что Бульсани купил девушек, пока вы мне о том не рассказали. Я лишь допускал, что он мог так поступить.

— Да, наш прелат старался играть по высоким ставкам. Так же, как и вы, — сказал я сердечно.

— Это правда, — сказал Хильгферарф. — В чем меня обвиняют?

— В ереси, нарушении законов Святой Веры, заговоре, профанации реликвий, ритуальных убийствах, принадлежности к сектам, не санкционированным Церковью, — сказал я. — И еще во всем, чего пожелаете.

— Зачем вы это делаете, Маддердин?