Слуга Божий

— Может, может, — сказал я. — Все согласно с законом и обычаем. Также мне понадобятся три вьючные лошади. Но чтобы никаких хромых, оголодавших кляч, понял?

— П-п-по…

— Вот и славно. Согласно приказу Святого Официума, тебе нельзя покидать Фомдальз, — добавил я. — Нарушение приказа равнозначно признанию тобой соучастия в преступлениях чародея.

Если это было возможно, побледнел еще сильнее.

— Это всё, — сказал я. — Деньги и лошади должны быть готовы завтра к утру. На рассвете выезжаем.

— Это огромная сумма, мастер инквизитор, — снова тихо сказал священник.

— Вы можете написать жалобу на мои действия Его Преосвященству епископу, — сказал я безразлично. — Ты, ксёндз, прибудешь туда через месяц, а значит, у тебя будет возможность оспорить мое решение.

Я вышел из корчмы, раздумывая, посетит ли настоятель прихода святого Себастьяна в Фомдальзе наш славный Хез-хезрон. Если не сделает этого, в тридцатый день епископ подпишет на него розыскное письмо, что будет разослано по всем отделениям Святого Официума, а также в церкви, монастыри и юстициарии. Мир сделается слишком мал для чернобородого попика, да и разговор с ним у нас, когда до этого дойдет, сразу пойдет по-другому.

Послал Второго, чтобы тот вместе с Курносом упаковал все книги доктора Гунда. Конечно, это следовало сделать самому, но что-то удержало меня от повторного посещения того дома. Память о молитве была еще слишком свежа. Да и парням можно было довериться. Книжки не заинтересовали бы их, хотя все трое умели читать и даже немного писать. Конечно, я мог представить, как кому-то из них приходит в голову глупая мысль украсть ценный том, чтобы после продать его на черном рынке. Но ведь мог представить и то, что камень с небес упадет прямиком в мой карман: парни прекрасно знали, где заканчиваются шутки с добрым Мордимером и начинается труд, за плохое исполнение которого этот самый Мордимер не моргнув глазом пошлет их на костер.

Меня же ждал еще один визит. Хотя, говоря откровенно, я не был уверен, что это нужно делать. Но хотел увидеть, как распорядилась свободой Лоретта. Да и, кроме того, полагал, что нам стоило бы обменяться парой-другой прощальных слов.

* * *

Дверь в доме Лоретты была уже новой, и нужно признать, что женщина сумела управиться быстро. Местный плотник наверняка содрал с нее втридорога, хотя, может, наградой был уже сам факт, что одним из первых смог поговорить с той, которую едва не сожгли. В любом случае, теперь-то у него наверняка было что рассказать в корчме.

Я вежливо постучал и спокойно подождал ответа. Услышал в сенях быстрые шаги, а потом беспокойный голос:

— Кто там?

— Мордимер Маддердин, — ответил я, а поскольку не был уверен, запомнила ль мое имя, добавил: — Инквизитор.

Быть может, я и не ожидал радостного приема, но услышал лишь быстрый и резкий вздох. И все же открыла дверь.

На этот раз волосы Лоретты были собраны в пучок на макушке, сама же была бледной, словно труп.

— Вы пришли за мной, инквизитор? — спросила.

— Могу ли я войти?

Отошла от порога, а потом аккуратно прикрыла за мной дверь.

— Прошу в комнату… там не слишком… — оборвала себя. — Да вы и сами видели.

— Верно, видел, — вошел внутрь и отметил, что сумела уже слегка разгрести бардак, который оставили люди бургомистра и любезные соседи.

— Хотите меня сжечь? — Она оперлась спиной о стену, и я увидел, как закусила губу.

— Сжечь, дитя мое? — Я пожал плечами. — И за что же? Казнь за отравительство совершенно другая. Закон гласит, что преступника следует варить живьем в воде или масле, и он не имеет права умереть, пока не увидит свои хорошо приготовленные стопы. Лично я предпочел бы масло, поскольку оно имеет более высокую температуру, что доставит обвиняемому незабываемые переживания.

Должно быть, ей сделалось дурно, но не сказала ничего.

— Но этим, Лоретта, занимается светский суд. Городской совет, бургграфство, порой — княжеские суды. А я инквизитор, и ты ведь не думаешь, что стану бегать за каждой маленькой отравительницей в Хезе и околицах? — И засмеялся, поскольку и мне самому это показалось довольно забавным.

— Не хотите меня арестовать? — Казалось, она не понимает.

— Муж? — спросил я. — Это был муж, верно? Теперь бы и так ничего не доказали, но за само обладание шерскеном на тебя бы надели железо.

— Муж, — призналась тихонько через минуту. — Бил меня, тягал за…

— Меня не интересует твоя история… — Я поднял ладонь. — Просто хотел убедиться. Отравила мужа, пользовалась свободой и щедростью ухажеров, а потом появился Гунд. Ученый доктор, похожий на испуганную птицу. Он таки решился сказать тебе о своих чувствах или убил тех троих бедных сукиных сынов исключительно из зависти? Полагая, что, когда останешься одна, легче добьется твоей признательности? Хм-м-м… Впрочем, я не спрашиваю тебя, поскольку надеюсь, что не знаешь. Выясню все уже в Хезе.

Взглянула на меня и начала медленно расстегивать крючки высокого, застегнутого под горло дамастового[25] кафтана. Крючков было много. Под платьем была у нее белая рубаха.