Слуга Божий

Хайнц, однако, был благородным человеком. Человек подлый никогда не признался бы в том, что он сделал. А ведь он рисковал. Во-первых, вызвать мой гнев, во-вторых, что я выдам допрашивающим что он рассказал об их интриге. Он не повёл себя как герой, но героев бесполезно искать в наши подлые времена. После известных героев остаются гробницы или курганы, после неизвестных героев – быстро исчезающие круги на поверхности навозной жижи или ямы, вырытые в свежей земле. Не стоит умирать за яму в свежей земле... Я свято верил в слова, которые говорил перед лицом Светлейшего Государя. В слова, гласящие, что «храбрые не живут вечно, но трусы не живут вовсе». Только иногда нужно выбрать подлую жизнь, чтобы когда-нибудь ещё, в будущем, получить шанс на героическую смерть. И нужно знать, когда вы достойный восхищения герой, а когда достойный лишь жалости дурак. Риттер знал разницу.

И очень хорошо.

* * *

Каппенбург отлично справился. На следующий день после нашего разговора меня ожидало письмо от Энии, сообщающее, что сегодня вечером меня проведёт в её покои верная служанка.

Убийца ждала меня, одетая лишь в длинную белую ночную рубашку. Она была с распущенными волосами и лежала на широком ложе с балдахином. В руке она держала кубок из чистого золота, инкрустированный драгоценными камнями.

– Здравствуй, мой инквизитор, – произнесла она ласково. – Что такого важного случилось, что ты попросил меня о встрече? Тебя тяготит неодолимое желание угасить похоть, – она погладила себя по груди с игривой улыбкой, – или другие дела?

– Скоро тебе не удастся меня угасить, если меня отправят на костёр, – сказал я.

Она рассмеялась.

– Ты ищешь здесь помощь, а не удовольствие, – ответила она. – Жаль, ибо второе было бы легче.

– Легат пытается обвинить меня в…

– Подожди, – прервала она меня. – Ещё успеем поговорить. А пока иди сюда.

Во-первых, человеку, в чьих руках находится ваша судьба, не отказывают, во-вторых, Эния была так прекрасна, что отказать ей было бы грехом. Перед глазами у меня был образ другой женщины, но чем навредило бы лечь рядом с ней.

– Выпей, дорогой…

Она приложила чашу к губам, потом приблизилась ко мне. Я выпил вино из её уст. Уже миг спустя я почувствовал, что что-то не так. Очень не так.

Когда я очнулся, мой взгляд упал на свечу, стоящую в изголовье кровати. Эния только её зажгла, а теперь свеча сократилась наполовину. Таким образом, я пробыл без сознания достаточно долго.

– Что это за яд? – Спросил я, обращая взгляд на убийцу, которая сидела в кресле с высокой спинкой. Она поджала ноги, чтобы защитить босые ступни от холодных камней пола, и внимательно смотрела на меня.

– Не тот, который ты бы знал или умел распознать, – ответила она. – Хотя я предпочла подстраховаться.

Она говорила, конечно, о способе, которым подсунула мне яд. Ибо кто ожидает, что получит его из уст любовницы? Сама она, должно быть, была к нему устойчива. А может, яд действовал лишь через некоторое время, или же взять вино в рот, а потом быстро избавиться от него, не было опасно? Так или иначе, ответ на этот вопрос была не важен ни в малейшей степени. Важно было только одно: почему убийца, служащая Внутреннему Кругу (который, как я думал, был ко мне в определённой степени благосклонен) решила лишить меня сознания? Что произошло в то время, когда я лежал без памяти и без чувств?

Я пошевелился. Сначала осторожно сдвинул одну ногу, потом приподнялся на локте. Как ни странно, мне не было больно, так что яд не оставлял видимых следов. Я осмелился на большее и приподнялся на подушках, лежащих в изголовье. Только теперь я увидел, что произошло в комнате.

– Почему? – Спросил я, глядя на окровавленное тело императора. Его ударили по крайней мере три раза: в грудь, в шею, и один раз лезвие скользнуло по щеке и челюсти, оставляя красную борозду.

Эния смотрела на меня холодным взглядом.

– Почему? – повторила она. – Потому, что мы несём с собой ветер великих перемен, Мордимер. А кто не с нами, тот будет сметён. – Она дунула на раскрытую ладонь.

Я посмотрел на пораненное лицо бедного Хокенстауфа и подумал, что он такая же никчёмная пешка, как и ваш покорный слуга. Только он полагал, что он игрок... Риттер сказал: «С шахматной доски исчезнут башни, кони и слоны. Останутся пешки, которыми намного проще управлять». Он не предусмотрел одного. Что с шахматной доски исчезнет также и король. А рукой игрока должен был с этих пор стать Ватикан.

Позволено ли было Светлейшему Государю умереть в неведении о понесённом поражении? Какой удар был первым? В сердце, в шею, или, может быть, тот взмах, который искалечил лицо? Если он умер не сразу, то что он чувствовал, видя, что погибает от руки женщины, которую любил?

– Бедный, бедный сукин сын, – прошептал я, и это должно было сойти императору за эпитафию. Потом перевёл взгляд на Энию. – Так кому ты на самом деле служишь?

Она встала с кресла, вздрогнула, когда босые ноги коснулись пола, подошла и прижалась ко мне.